Так или иначе, но Пушкин, получив пасквиль, тотчас вызвал Дантеса на дуэль, а друзья две недели старались погасить конфликт, и к 17 ноября 1836 года им это как будто удалось. Дантес спешно посватался к сестре жены Пушкина, Екатерине Гончаровой. Пушкин, удовлетворенный этим трусливым отступлением, взял вызов обратно, но одному из друзей объявил: "С сыном уже покончено… Вы мне теперь старичка подавайте".

21 ноября он готовит страшную месть послу Геккерну и, между прочим, составляет письмо к царю Николаю I о происходящих событиях. Пушкин ясно понимал, что Николай, граф Бенкендорф и тайная полиция хорошо осведомлены об анонимных письмах и многом другом. Поскольку же прямо к царю не полагалось обращаться с такими посланиями, какое вышло изпод пушкинского пера 21 ноября, то оно адресовано не к первой персоне империи, а ко второй, — поэт не сомневался, что Бенкендорф тут же покажет Николаю I следующий документ:

"Граф!

Считаю себя вправе и даже обязанным сообщить Вашему сиятельству о том, что недавно произошло в моем семействе. Утром 4 ноября я получил три экземпляра анонимного письма, оскорбительного для моей чести и чести моей жены. По виду бумаги, по слогу письма, по тому, как оно было составлено, я с первой минуты понял, что оно исходит от иностранца, от человека высшего общества, от дипломата. Я занялся розысками. Я узнал, что семь или восемь человек получили в один и тот же день по экземпляру того же письма, запечатанного и адресованного на мое имя под двойным конвертом. Большинство лиц, получивших письма, подозревая гнусность, их ко мне не переслали.

В общем, все были возмущены таким подлым и беспричинным оскорблением; но, твердя, что поведение моей жены было безупречно, говорили, что поводом к этой низости было настойчивое ухаживание за нею г-на Дантеса.

Мне не подобало видеть, чтобы имя моей жены было в данном случае связано с чьим бы то ни было именем. Я поручил сказать это г-ну Дантесу. Барон Геккерн приехал ко мне и принял вызов от имени г-на Дантеса, прося у меня отсрочки на две недели.

Оказывается, что в этот промежуток времени г-н Дантес влюбился в мою свояченицу, мадемуазель Гончарову, и сделал ей предложение. Узнав об этом из толков в обществе, я поручил просить г-на д'Аршиака (секунданта г-на Дантеса), чтобы мой вызов рассматривался как не имевший места. Тем временем я убедился, что анонимное письмо исходило от г-на Геккерна, о чем считаю своим долгом довести до сведения правительства и общества.

Будучи единственным судьей и хранителем моей чести и чести моей жены и не требуя вследствие этого ни правосудия, ни мщения, я не могу и не хочу представлять кому бы то ни было доказательств того, что утверждаю.

Во всяком случае, надеюсь, граф. что это письмо служит доказательством уважения и доверия, которые я к вам питаю.

С этими чувствами имею честь быть, граф,

ваш нижайший и покорнейший слуга Александр Пушкин.

21 ноября 1836".

О загадочности этого послания писали и говорили не раз. Первая загадка опять та же, что и загадка пасквиля-"диплома": откуда мы знаем этот текст? Щеголев много лет искал его подлинник и сообщал, что в "секретном досье III отделения такого письма к Бенкендорфу не оказалось", в бумагах Пушкина сохранились лишь клочки черновика. Однако во всех рукописных сборниках дуэльных документов текст письма помещается на втором месте (после пасквиля-"диплома") под заглавием "Письмо Пушкина, адресованное, кажется, графу Бенкендорфу", и нелегко понять происхождение этого "кажется".

Специалисты спорили, отправил ли Пушкин это послание или нет, ломали голову над тем, куда оно делось… И еще труднее было понять, каким образом через 17 дней после кончины Пушкина, 14 февраля 1837 года, копия этого письма Бенкендорфу и царю уже оказалась в руках друзей поэта…

Пушкина спасти не удалось, но кто-то сумел спасти и огласить важнейшие, секретнейшие строки, содержавшие смелые до дерзости выпады против царя. Слова "мне не подобало видеть, чтобы имя моей жены было в данном случае связано с чьим бы то ни было именем" явно относятся не только к Дантесу; в том же духе звучат строки "будучи единственным судьей и хранителем моей чести и чести моей жены и не требуя вследствие этого ни правосудия, ни мщения, я не могу и не хочу представлять кому бы то ни было доказательства того, что утверждаю".

Тут вспомним еще раз, что после смерти Пушкина текст пасквиля-"диплома" скорее всего был добыт доброжелателем поэта из недр III отделения, ведомства Бенкендорфа. Кажется, та же рука тогда же скопировала и пустила в обращение второй секретный и важный документ, тоже находившийся среди бумаг шефа жандармов.

Имя этого смелого, странного человека, служившего где-то вблизи от шефа жандармов, было впервые названо еще в прошлом веке среди осторожных намеков и глухих, неточных слухов… Павел Миллер.

* * *

Легко вообразить, какие предания и легенды рассказывались в Лицее 1831 года о знаменитом первом, пушкинском курсе, выпускниках 1817-го, среди которых одни служат в дальних посольствах и миссиях, другие содержатся в "мрачных пропастях земли", третьи живут где-то рядом, но разве их увидишь?

И вот вечером 27 июля 1831 года в лицейском саду появляется Пушкин, и ученики VI курса (то есть шестого по счету выпуска со времени основания Лицея) оробели; один из них, Яков Грот, будущий известный академик, историк литературы и пушкинист, рискнул подобрать и спрятать лоскуток, оторвавшийся от пушкинской одежды; подойти же и заговорить решился только восемнадцатилетний Павел Миллер. Эту сцену он запомнит на всю жизнь:

"За несколько шагов сняв фуражку, я сказал взволнованным голосом: "Извините, что я вас останавливаю, Александр Сергеевич, но я внук вам по Лицею и желаю вам представиться".

"Очень рад, — отвечал он, улыбнувшись и взяв меня за руку, — очень рад".

Непритворное радушие видно было в его улыбке и глазах. Я сказал ему свою фамилию… и курс. "Так я вам не дед, даже не прадед, а я вам пращур…"

Многие расставленные по саду часовые ему вытягивались, и если он замечал их, то кивал им годовою. Когда я спросил — отчего они ему вытягиваются? — он отвечал: "Право, не знаю. Разве потому, что я с палкой".

Семья Пушкина задерживается в Царском Селе до октября — в столице опасно, холера. Миллер рад услужить знаменитому «земляку» и добывает для него книги и журналы из лицейской библиотеки. Поэт благодарит, немножко подтрунивает. Однажды Миллер приходит и видит на столе "Повести Белкина". Пушкин мистифицирует юношу, рассуждая о писателе Иване Белкине, и замечает, между прочим, что "вот так надо писать, кратко, сжато". Потом Миллер узнает истину и пишет Пушкину, обращаясь — "г-н Белкин". Пушкин смеется и дарит молодому человеку книжку повестей.

Вскоре Миллер оканчивает Лицей, и важнейшей бумагой, определившей его судьбу, становится документ, подписанный Бенкендорфом 19 февраля 1833 года: