Наконец Сквайру дали глистогонное средство, вычистили, сделали необходимые уколы, смазали мазью раны, промыли уши и прочистили нитью зубы, а также подвергли ряду других процедур, оскорбляющих лошадиное достоинство. На прощание мы даем ему взятку в виде ведра с мешанкой из отрубей, и настроение пони улучшается. За это подношение ему следует благодарить Беллу.

Уолтер пакует сумку и собирается нас покинуть, а я возвращаюсь в карантинную конюшню. Стараясь не шуметь, осторожно иду по проходу и вдруг слышу восторженный голосок дочери. От дифирамбов в адрес новорожденной кобылки Ева перешла к восхвалению сводного брата. Мол, какой он изумительно хорошенький и умный. Разумеется, слово «сводный» не звучит, и Ева называет малыша просто «мой братик».

Я круто разворачиваюсь и иду навестить Беллу.

* * *

На следующий день вечером мы с Евой готовим на кухне арабский салат «табуле». Это блюдо я освоила, когда дочь ударилась в вегетарианство. Ева сегодня – само очарование и предупредительность, а стало быть, что-то замышляет. Здесь сомнений нет.

– Ма, – начинает она, сосредоточенно рассматривая петрушку, которую режет на доске. Метнув взгляд в мою сторону, дочь снова опускает глаза.

– В чем дело? – Я стараюсь подготовить себя к грядущему сюрпризу.

– Прости меня за вчерашнее.

Я концентрирую внимание на доске с нарезанными помидорами и выжидаю. Ну вот, дождалась!

– Если разрешишь участвовать в соревнованиях в Страффорде, я согласна вывести татуировку.

– Что? – Я не могу удержаться от смеха. – Она согласна! К твоему сведению, чтобы вывести татуировку с помощью лазера, придется заплатить несколько тысяч долларов.

В воздухе повисает пауза, и мы с Евой с деловым видом нарезаем овощи.

– Нет, правда? – не выдерживаю я.

– Сто процентов. – Лицо Евы расплывается в милой улыбке.

– Ха! – Мне требуется время для размышлений. – Послушай, Ева, какие ты строишь планы на будущее?

– Хочу ездить верхом.

– Это мне известно, я имею в виду профессиональную карьеру.

– Я тоже.

– Ты больше не собираешься стать ветеринаром?

– Нет, хочу участвовать в соревнованиях.

– Уверена, что делаешь правильный выбор? Ведь знаешь, что больших денег так не заработать. То есть если подсчитать, во что обойдется экипировка даже одной лошади, то и пятидесяти тысяч не хватит…

– Знаю. Я вот подумала, что могу взять учеников на межсезонный период. Можно этим заняться прямо здесь. – Глаза дочери излучают кротость.

Мы снова на некоторое время умолкаем. Я будто балансирую на краю пропасти, широко расставив руки, и думаю, хватит ли мужества прыгнуть вниз. Набрав в легкие воздуха, бросаюсь в бездну.

– Послушай, Ева…

– Да, мама?

– Понимаю, что, пожалуй, уже слишком поздно и приобрести и экипировать лошадь для соревнований в Страффорде мы не успеем, но обещаю подумать, как исправить ситуацию.

– Что ты сказала? – Дочь выглядит потрясенной.

– Ты прекрасно слышала.

Некоторое время дочь пристально смотрит на меня в ожидании кульминации, которая разрушит все надежды. Однако ничего подобного не происходит, и Ева, отбросив в сторону нож, несется по кухне, едва не сбивает меня с ног и душит в объятиях.

– Мамочка, ты серьезно? – восторженно пищит она и, схватив меня за плечи, старается заглянуть в глаза.

Я молча киваю, и Ева с победным воплем вытанцовывает импровизированное фламенко.

– Ты самая лучшая! А почему ты вдруг передумала? Ладно, не имеет значения, не хочу ничего знать!

Надо понимать, Ева опасается, что я изменю решение.

Она поворачивает меня вокруг оси и, запечатлев на щеке смачный поцелуй, исчезает в коридоре.

– Не забудьте, милая леди, об обещании удалить татуировку! – кричу я вслед.

Ева с грохотом поднимается по лестнице и с силой хлопает дверью, так что в буфете дрожат стаканы.

Мутти важно вплывает на кухню и, охваченная дурными предчувствиями, застывает на месте, глядя на булькающий в кастрюльке булгур и покинутую разделочную доску. Ее можно понять, так как Ева обладает удивительной способностью: приступы необузданной ярости и восторженные порывы протекают у нее совершенно одинаково.

– Ну, что на сей раз? – грустно вздыхает Мутти.

– Просто я обещала Еве подумать об ее участии в соревнованиях в Страффорде.

Мутти взирает на меня с нескрываемым изумлением, а затем занимает место Евы и с молниеносной скоростью начинает нарезать петрушку.

– А как ты собираешься решить вопрос с лошадью? – интересуется она наконец.

– Пока не знаю.

Мутти умолкает, и я уже собираюсь рассказать ей о не дающем покоя телефонном звонке, но тут же иду на попятный. Нет, броситься в омут с головой я на данный момент не готова.

* * *

Расставив на столе пюре из нута, питу и арабский салат, иду к лестнице и зову дочь.

Топчусь у выхода из кухни и прислушиваюсь. Вскоре дверь наверху со скрипом открывается, и Ева, оглушительно грохоча обутыми в кроссовки ногами, спускается вниз.

– Привет, ма! – Вид у дочери жизнерадостный.

В этот момент звонит телефон, и я выжидающе смотрю на Еву. Но она вихрем проносится мимо и задерживается у крючка, на котором висит ее рюкзак.

Я в растерянности смотрю на Мутти, но та лишь удивленно поднимает брови. Пожав плечами, беру трубку:

– Алло?

– Здравствуйте, миссис Циммер, это Луис. А Ева дома?

– Мы садимся ужинать, но можете поговорить, только недолго. – Я протягиваю трубку Еве. – Это Луис.

– Меня нет дома, – заявляет Ева, роясь в рюкзаке.

От изумления у меня глаза лезут на лоб.

– Я же не могу сказать, что тебя нет, – шиплю я, прикрыв рукой трубку. – Луис слышал твой голос! Да что с тобой происходит?

– Ничего. Просто не хочу с ним разговаривать, – заявляет дочь и, достав помаду с вишневым ароматом, проводит по губам и причмокивает ртом.

– Ева, Луис знает, что ты дома!

– А теперь меня нет. – Она хватает куртку и, хлопнув дверью, исчезает.

Я беспомощно моргаю, глядя то на Мутти, то на телефон, что держу в руке. Мутти подходит к кухонному окну и выглядывает на улицу, а мне приходится отвечать Луису.

Я смущенно кашляю в трубку.

– Не переживайте, миссис Циммер. Я все слышал.

– Прости, Луис. Не понимаю, что происходит.

– Все нормально, – уныло откликается парень.

Странно, Луис, кажется, нисколько не удивлен. А почему?