Вчера целый день размышлял об электричестве. Впервые в жизни настолько серьезно. Всегда относился к электричеству как к чему-то элементарному. Для меня оно стояло в одном длинном ряду вместе с землей и лесом со всеми предлагаемыми ими природными дарами, вместе с морями и рыбой, чистым воздухом, ветром, облаками и далеким негасимым солнцем. Конечно же, я понимал, что электричество само собой не возникает, но, тем не менее, именно такой неотделимой от природы частицей я его и воспринимал. Как все равно сеть мобильной связи и вайфай в плотно заселенных людьми областях. Ток в розетке на стене был для меня таким же логичным, как красная земляника на лесной полянке или маленькие в крапинку яички в птичьих гнездах на дереве.

И вот теперь его вдруг не стало.

Вообще-то удивляться следовало бы моему удивлению. Если хорошенько поразмыслить, удивительно было как раз обратное. Ровно сорок дней прошло с момента великого исхода, именно тогда вместе с остальными пропал и последний электрик, беззаботно ковырявшийся на какой-нибудь подстанции. Очевидно вместе с ним испарился и последний шахтер с серым от сланцевой пыли лицом, исчез последний диспетчер энергофирмы (именно ему я недавно названивал, выслушивая ненавистную лирическую мелодию, двуличие которой раскусил), не говоря уже об управленческом аппарате с его широкомасштабными планами по выкачиванию из каждой в мире щели всех до последней капель сланцевого масла, чтобы потом в больших котлах превратить это масло в пару жалких амперов. Удивительно было как раз то, что вся эта гоп-компания не прихватила электричество с собой. Создание рук человеческих или частица природы? Истина может оказаться где-то посередине.

Невзирая на то, что уже довольно давно у меня не было ни малейшего повода сетовать на шум, с исчезновением электричества сразу стало как-то тихо. Все доносящиеся теперь до моего слуха звуки были другими, словно из другого мира. Из мира, где вполне могут существовать аппаратура и оборудование и всяческие чудо-механизмы, а легонького, незаметного толчка, пробуждающего к жизни всю эту разнокалиберную технику, вот его-то в нем и нет. И теперь, сдается мне, вновь начал пробуждаться этот затаившийся неэлектрифицированный мир.

Загнанный на протяжении долгих столетий на задворки, далекий и неприметный, этот мир постепенно стал предельно замкнутым и непритязательным. Оглушительный стук копыт, пыхтящие паровые машины, неумолкающая кононада, вопли поверженных и ликование победителей, затем лавинообразно нарастающий свист шин, незатыкающиеся телесериалы, миллионы перекрикивающих друг друга мобильных телефонов вынудили этот безмолвный мир убраться еще дальше, в своего рода добровольную ссылку – хоть в пустыню, хоть в горы, хоть на дно океана. Но и там покоя хватило ненадолго. Пришли люди в белых балахонах и отворили пустыне кровь, густая и черная, она, пузырясь, вытекает из ран земли, дымятся высокие грязные трубы и на фоне всего этого автоматные очереди – для устрашения недовольных туарегов. В горах тоже неспокойно. Вокруг них кружатся вертолеты с операторами на борту, они снимают на камеры трюки сноубордистов или цепочки страдающих от кислородного голодания альпинистов. А под водой, грохоча двигателями, рыщут подводные лодки с разной символикой по бортам, и размножаются они прямо пропорционально вымиранию синих китов. Природа не терпит пустот.

И как только сводный хор механизмов исполнил свою последнюю арию и, не услышав аплодисментов, разочарованно умолк, вновь пришел черед этого другого, беззвучного мира. Сейчас он испуган как ребенок, который мирно играл сам с собой и вдруг его тихое гукание перекрыли сотни орущих глоток. Но он быстро придет в себя, вернется к своей естественной игре и спустя очень долгое время услышит свой собственный звенящий шепот.

Я сел на велосипед и отправился в город. Всматривался в окна домов, поглядывал на плафоны над магазинами. Тишина. Только мое дыхание и треск цепи. Возле здания банка сделал остановку. Экраны банкоматов без картинок были похожи на отполированный гранит. Прижавшись спиной к стене высотного здания, я сполз на корточки. Облака молча плыли над пустым городом, похоже, сказать им было нечего. И это понятно, ведь они видели на своем веку все. Я огляделся и прислушался. Ничего. Неужто оглох? Напрягся еще сильнее. Сердце. Оно бьется где-то в самой глубине, прямо как последнее перепуганное существо. Кашлянул. Жадно проглоченный каменными стенами звук быстро замер. Внезапно меня охватило чувство тотального одиночества. Я отверженный, брошенный, выгнанный. Странно, что настолько болезненно я почувствовал это лишь теперь. А может так быть, что до сих пор от отчаяния меня спасала тайная надежда, подпитываемая всюду мигающими светофорами и шуршащими эскалаторами? Надежда на то, что все вернется или хотя бы не станет хуже? А теперь мир без электричества лишится какой бы то ни было логики, костяк мироздания развалится, системность и симметрия опрокинутся с ног на голову, вывернутся наизнанку. Онемевшие холодильники будут согревать напитки и продукты, на упаковках которых ясно написано: ОХЛАДИТЬ! В подтверждение моих страхов в этой безмолвной жарище и духоте по мне пробежал холодок озноба – предвестник беды.

Обхватив руками колени, я продолжал сидеть на корточках. Безжалостная тишина давила невыносимо, вынуждала ощущать себя маленьким и ничтожным. Вдруг на меня напало жгучее желание говорить. Говорить, говорить, говорить, быть услышанным, выслушивать с глубоким вниманием и сосредоточенностью собеседника, и снова говорить. Неторопливо, детально, с множеством нюансов озвучивать свои мысли, обнажая самую суть темы. Предельно чутко сконцентрироваться на визави, стопроцентно схватывая все его вербальные мысли. Ким, да, она замечательно слушает, но мне понадобился чей-нибудь голос, настоящий живой звук. Одного только довольного поскрипывания силикона уже мало.

Заметил рядом с собой одинокий росток. Это чахлое зеленое существо пробилось в щель между камней и лезло теперь с само собой разумеющейся, непререкаемой целенаправленностью вверх по вертикальной стене финансового учреждения. Представил себе, как следуя зову солнца, растение безудержно разрастается и покрывает собой почти все стеклянное здание, чтобы потом, с годами, целиком поглотить его. Красивая зеленая башня банка, в прохладе шевелящейся на ветерке листвы тысячи птичьих гнезд с их благодарными обитателями, платящими за приобретенные в кредит веточки старательным истреблением вредных насекомых. И так изо дня в день, на протяжении всей короткой жизни. Банковское дело вечно, кредиты и проценты тоже. Это почему-то утешило.

Взял себя в руки и поехал домой. Излил Ким душу, смирившись с ее молчаливым состраданием. По крайней мере, рядом есть та, что понимает меня и не несет в ответ беспросветную чушь. На кого в минуту слабости и отчаяния можно положиться и кто никогда не съедет с катушек. Крепко прижался к Ким и почувствовал, как ее мягкое прохладное тело утишает мой жар, как ее чудесные поры впитывают мою злокачественную лихорадку. Я успокоился и уснул как младенец в надежных маминых объятиях.

Но среди ночи, в кромешной августовской тьме меня вдруг разбудило нечто невероятное. Всюду вспыхнули огни, залив центр ярким сиянием. Проснулись эскалаторы, из вентиляции потянуло свежим воздухом, холодильники начали выполнять свою функцию, где-то заиграла музыка. What a wonderful world! Ничего не понимая, я вскочил с кровати и выглянул с пандуса своего второго этажа. Возле входа в центр кружилась детская карусель, яркие зверята с веселыми мордочками то вздымались, то опускались. Я побежал по магазинам – один, другой, трогал горящие лампочки, радовался заработавшим кассовым аппаратам. Неужели я не сплю? Достал из одного холодильника еще не совсем охлажденную бутылку лимонада и выпил ее залпом, рыгнул и рассмеялся. Случился перерыв в подаче тока, всего– то пустячное повреждение, не более того. Я был счастлив до небес, чувствовал необыкновенное облегчение и уверенность, что так и должно быть, это правильно и нормально, справедливость восстановлена, электричество всегда было, есть и будет впредь! Bright blessed days… dark sacred nights… and I think to myself…