Обидно. Но успокаивал себя и друзей: все-таки впереди их ждет главное стамбульское чудо. Оно точно не подведет, оно при всем желании никуда не денется. Потому что чудо это – МОРЕ. Своей чистотой и лаской оно смоет все огорчения. И усталость неудачного дня смоет.

– Не унываем, ребята! Это вы уж точно оцените.

Рано утром громким веселым гиком Стаська поднимает всех с постелей. По-быстрому завтрак в гостиничной кафешке – и вперед.

– Хорошо, что хоть море действительно никуда не исчезнет, – смеются парни.

…Уже подъезжая к берегу, Стас почувствовал какое-то беспокойство: машин на стоянке нет. Что такое?! Почему?! Тут всегда было трудно припарковаться, столько желающих всегда! Что же, черт подери, происходит, в конце концов?!

Весь берег был забит тиной, щепками и всякой ерундой. Недавно был шторм. Потому и не было Его камбалы и Его осьминожек в тавернах. Они, наверно, все еще «плавать» далеко от берега.

И вот тут-то Стас расстроился окончательно. Нет, не потому что потратил на эти гребаные такси все свои запланированные на отпуск ресурсы. Просто он так всех уговаривал, так обещал… Хотел друзей порадовать, удивить хотелось.

А тут… Ничего не вышло. Ни камбалы… ни осьминожек маринованных… ни моря сказочного. Нич-ч-его. Только ночной полет, мотание по Стамбулу и окрестностям… в поисках этих непонятных чудес.

Да-а! Подвела его эта Турция!

Даже Наташа чувствовала себя виноватой. Почему-то. Она вообще последнее время выглядела странно. Была не то что какой-то… печальной, а другой была. Странной. Молчала все время… Отвечала на вопросы медленно, как будто была не здесь, а где-то… А где, он так и не понял. Не та была Наташа. И все.

Стас давно знал ее. Она всегда была веселой, общительной, яркой. Честно говоря, она нравилась ему давно, с самого начала их знакомства. Но тогда выглядела она такой счастливой, как может выглядеть только любимая и любящая женщина. Значит, она счастлива со своим красавцем турком. Потому Стас и не переступал границ отношений, обозначенных дружбой.

Но сейчас…

Сейчас происходило что-то. Что-то было не так.

– Что с тобой, Наташенька? Что не так? – спросил он перед самым расставанием, уже в аэропорту.

– Всё не так, Стасик. Всё.

И отвернулась.

Компания пошла на посадку.

Наташа осталась. Там. На стороне своей «замечательной» Турции, полной чудес.

Стас шел последним. Казалось, какая-то нить держит его. Тянет назад. Он даже двигался с трудом. Что вообще происходит?!

Уже у трапа он оглянулся.

Она не ушла. Стояла, опустив голову. Одна. Стояла, как потерянный щенок. Брошенный хозяином и ненужный. Казалось, что идти ей было некуда, незачем…

Может, так и было? Стас, задохнувшись, рванул назад.

– Забери. Забери меня, – тихо попросила.

И – совсем шепотом:

– Не уезжай.

Идиот! Какой же он идиот! Где ж он был раньше?! И какие там три чуда?! Какие осьминожки гребаные? Какая там гребаная камбала! Одно есть настоящее чудо в этой Турции, в этом Стамбуле! Вот оно – маленькое худенькое существо, растерянное и, как оказалось, совершенно одинокое…

Нет. Теперь уж – нет. Не одинокое! Она уже не одна.

Наташка. Наташенька!!! Маленькая! Я здесь! Я с тобой!

Я никуда не уеду! Никуда. Мы вместе!

Вместе мы… Вместе… Вместе.

Ганс устал. Война шла нескончаемо долго. По времени – полтора года. Но Гансу казалось – вечно. Там, дома, в мирной жизни, он, учитель истории младших классов, был совсем не военным человеком. Но – война не разбирала. А дома ждали те, кто обычно ждет своих с войны: мама, жена, маленькая девочка Урсулка…

И вот после ранения он оказался в этом маленьком, полностью разрушенном городке. В русском городке Н. В единственном чудом уцелевшем трехэтажном зданьице располагалась немецкая комендатура. А Ганс был направлен сюда помощником коменданта.

Из окна своего кабинета на последнем этаже ему был виден еще один кирпичный дом, напротив. Также чудом уцелевший от бомбежек. Его, конечно, нельзя было назвать уцелевшим. Только один корпус его стоял. И то был изуродован: окна выбиты, часть стены одного крыла развалилась…

Но корпус все же стоял. Из пустых глазниц, бывших недавно окнами, выглядывали нехитрые обломки прошлой жизни: абажур, висевший боком, перевернутый кривобокий стол, кусок распоротого дивана… вывалившаяся из черного окна и болтающаяся на ветру, как клетчатый флаг странного государства, портьера… А в огромной пробоине в стене бывшего дома была видна висящая неизвестно на чем каменная междуэтажная лестница.

А где же тут вход?

Входа не было. Вместо него там, где он должен быть, лежала груда кирпичей, рваных досок, грязи…

Но рядом с бывшим входом сидела… кошка. Худая. Грязная. Ганс видел ее там и много дней назад. Она ждала.

Ганс зачем-то открыл окно. Позвал кошку. Позвал так же, как все зовут кошек. Она не отозвалась. Сидела, глядя на несуществующий вход несуществующего дома. И ждала.

Ганс долго смотрел на эту грустную картину. А на что еще можно было смотреть в этом богом забытом краю?! На улицу, изрытую ямами от снарядов, и груды кирпичей вокруг?!

Почти разрушенный дом был на три этажа выше того, в котором находилась комендатура и сам Ганс. И взгляд Ганса блуждал по разбитым этажам, выбитым окнам и добрался наконец до странной плоской крыши, которая, вопреки логике, была почти нетронута войной. Странно выглядела эта крыша – ровная, совсем не такая, как в домах его города, где были башенки, украшенные петухами на флюгерах, резные и разные.

И вдруг что-то привлекло его внимание. Он и не сразу понял, чем именно. Просто на крыше бывшего дома что-то было. Что именно, сразу и не сообразишь. Какой-то предмет. Какое-то «что-то». Близко к краю торчало из странного ящика что-то в виде оглобли… Что это? Господи, этого не могло быть! Да это ручка коляски. А вот и сама коляска! На крыше разбитого дома стояла детская коляска!!!

Откуда?! Какой-то бред.

Несколько часов он наблюдал за коляской на крыше. Ничего не происходило. Только вызов начальника комендатуры заставил Ганса заняться своими прямыми обязанностями. Но то, что он увидел, не выходило из его головы. И при каждой возможности он посматривал в окно, которое выходило на этот изувеченный дом.

И после работы он не мог успокоиться. Может, рассказать? Но кому? Начальнику? Он скажет – ну и что? Стоит коляска на крыше – ну и пусть стоит там. Тебе-то что?!

…На следующий день, придя на службу, Ганс бросился к окну кабинета, и то, что он увидел… показалось ему видением. Около коляски стояла женщина.

В длинной в пол серой юбке, в накинутом на длинную кофту-рубаху то ли мужском пиджаке, то ли гимнастерке. Она была очень высокая, тонкая, эта женщина. Нет, просто очень худая. И, как показалось Гансу, прозрачная. Женщина качала коляску и то ли пела, то ли приговаривала что-то… Это мирное видение было каким-то сюром: на крыше изуродованного, почти полностью разрушенного дома – эта спокойная идиллическая картина. Почти мадонна с ребенком. Тьфу! Что за ассоциации! Но Ганс подумал именно так.