Все мои грехи, провалы и предательства были не напрасны.

Первая неделя была самой сложной. Лекса ушла в себя и практически не разговаривала, а если и говорила, то только два вопроса: "Когда мы пойдем за Доми?", "Что ты мне вколола?". На оба вопроса у меня не было ответов, но первые семь дней показали, что Лексе больше не нужен инсулин. Более того шрам в виде нескольких полос на лице, который ей поставили в стенах школы полностью исчез, на щеках появился здоровый румянец, и вообще она стала выглядеть, словно только что вернулась с курорта. Но Лекса стала куда более раздражительной. Всё чаще и чаще я видела, как она срывается по мелочам, но пытается сдерживать себя.

С прежней Лексой было намного проще, она сама шла на контакт, а что делать с новой, я не знала и решила дать ей время.

Мы заколотили выбитые окна, обследовали дом и несколько ближайших к нему заброшенных жилищ. Радовало то, что вода была, мы могли мыться и пить, хотя и ледяную жидкость. Отопления и света не было. Мы спали в куртках и зарывались с головой в одеяла, что позаимствовали в соседних домах.

Фиби везде ходила за мной, я не знаю, почему девушка решила, что я её куратор, но она задавала кучу вопросов. Что, как, где и почему. С одной стороны я понимала её, чем больше знаешь, тем больше шансы выжить. Но она настолько действовала мне на нервы, что однажды я вспылила и накричала на неё. Фиби смотрела на меня как на предателя, в её глазах даже собрались слёзы. Но мне хотелось одного, чтобы она дала мне передышку, и мне было плевать, что цена отдыха моих ушей – её слезы. После этого Фиби отстранилась, но стоило мне только позвать кого-то с собой на вылазку или же просто попросить помощи по дому, она была тут как тут.

Девушка, которая училась на медика – Софи – обморозила себе ступни, мочки ушей, кончик носа. Она сама себя лечила и практически ни с кем не разговаривала, за это я была ей особенно благодарна. Но вот её ноги подпортили мои планы бежать как можно дальше от девятки. Идти она не может, а если и может, то только босиком, обувь ей было не надеть. Софи испытывала чувство вины, она говорила об этом Фиби, а та в свою очередь всё передавала мне, хотя я и не просила об этом.

Кортни – та, что с изуродованным лицом, напрягала меня меньше всех, она всегда была настороже, выходила со мной за пределы дома. В одну из наших вылазок в поиске еды, она рассказала, что её дядя был полицейским и научил единственную племянницу многому, за это её и изуродовали в пастве Барона. Она должна была забеременеть, ведь все анализы показывали на это, но её изнасиловать удалось лишь однажды. Она убила мужчину и за это стала "страшнее ночного кошмара", так они её называли, но она не жалеет о содеянном, ведь после наказаний к ней боялись подходить, а Барон не разрешал отпустить или убить её, здоровая матка слишком важна для него. Это был наш самый долгий разговор. Кортни не стеснялась говорить о произошедшем, она твердо смотрела мне в глаза и рассказывала всё в таких красках, что меня чуть не вывернуло наизнанку. Она говорила, что знала о том, что они с ней сделают. "Лучше быть безобразной, нежели красивой. Красота стала проклятием, а не спасением", – так она сказала, и мы продолжили осмотр ближайших окрестностей. Я долго думала над её словами и пришла к выводу – Кортни права. Не знаю как ей удалось не слететь с катушек и остаться в здравом уме после пережитого, но я горжусь ей. Она намного сильнее тех, кого я встречала раньше.

Волк пришел к дому только на третьи сутки, и я была настолько рада его видеть, что даже всплакнула. Его пасть была в крови, и он хромал на переднюю лапу. Малышу досталось. Видя, как он зализывает рану, я хотела пойти и уничтожить того, кто сделал это с ним.

Следующие две недели были куда более интересными, я смирилась с молчанием сестры, главное, она жива и рядом со мной. И на этот раз я принимаю ответственность за неё с распростертыми объятиями. Со временем мы поговорим о том, что с ней делали в школе, но сейчас она к этому не готова. Или я не готова.

Все эти три недели я не могла отделаться от ощущения, что в городе ещё есть люди, и молилась, чтобы они никаким образом не относились к девятке. Я стала параноиком, который только и ждёт, что его поймают. Но всё было тихо, мы даже не видели больше зараженных, не то что живых людей.

Иногда казалось, что весь мир мертв, остались только мы впятером и волк.

– Софи, как ты? – спрашиваю я, присаживаясь перед белокурой девушкой.

– Уже лучше, скоро буду в норме, – отвечает она и отводит взгляд в сторону.

Девушка напряжена, каждая частица её тела кричит о нервозности.

– Ты больше ничего не хочешь мне сказать? – на всякий случай спрашиваю я.

Она отрицательно качает головой и закусывает губу. Я поднимаюсь, но Софи вскрикивает:

– Подожди!

Снова сажусь перед ней, и она, озираясь по сторонам, шепчет:

– Я… я, кажется, беременна.

Пару мгновений я просто смотрю на неё. Моргаю. Снова смотрю и ещё раз моргаю.

Что б тебя!

– Уверена? – спрашиваю я.

– У меня задержка пять дней, до этого раньше всё было как по часам, а теперь…

Этого нам только не хватало.

– Я поняла тебя.

Начинаю подниматься, Софи хватает меня за руку и смотрит умоляющим взглядом.

– Я не буду обузой, Алекс, пожалуйста, не оставляй меня тут. Я обещаю, что не буду обузой. Я что-нибудь придумаю. Сделаю. Исправлю это…

– И не собиралась оставлять тебя. Успокойся, это может быть обычный гормональный сбой, как минимум из-за стресса, обморожения или ещё чего-нибудь.

– Надеюсь, ты права. Спасибо. Спасибо, что вытащила нас оттуда.

Трое из автобуса не согласились бы с Софи. Но и об этом я