Сажусь, обнимаю колени. «Колокольчики мои!..» Я бормочу это снова и снова, старательно прислушиваюсь, но звона нет. Только дымки вьются над пожарищами, птицы умолкли. Внезапно осознаю: колокольчики не придут. Они являлись мальчику Ване, а я взрослый. Взрослые сказкам не верят.

Поднимаюсь, обхожу деревню. Ищу топор, рогатину, лук, нож – любое оружие. Минуя свой двор, шарю в чужих. К себе не хочу: слишком больно. Поиски напрасные: «поповцы» унесли все. Наконец замечаю в траве серп. Наверное, выронили, когда тащили награбленное, и не заметили. Серп маленький и узкий: железо здесь дорогое, больших не делают. Изгиб у серпа плавный, лезвие заточено. Сгодится вместо ножа.

Сую находку за пояс. В сгоревшей кузнице нахожу обломок железа: им просто побрезговали – слишком мал. Пойдет на кресало: кремней навалом: «поповцы» их не брали. Челн ждет меня под ивой. Распускаю узел на ветке, служившей причальным канатом, отталкиваюсь, гребу. Я не знаю, куда плыть, мне, в принципе, все равно. Течение вынесет…

Ух, каким выдался для Оляты тот день!

На обратном пути они заблудились. Поначалу летели над рекой, Олята вновь любовался открывавшимися с высоты видами, но прежнего восторга не было. Разведка в Городце, удар тиуна, появление блаженной и поджог города – впечатления распирали грудь отрока, хотелось поделиться, но Оляны рядом не было, а Некрас к беседе был не расположен. На возгласы отрока он не откликнулся, и Олята замолчал. Потому и скользил рассеянным взглядом по чудным долинам, залитым мягким лунным светом. Скоро и смотреть стало не на что: набежала туча, закрыв луну и звезды черным покрывалом. Затем громыхнуло, и пошел дождь. Крупный, холодный. Олята мигом промок, замерз и стал громко клацать зубами. Некрасу тоже пришлось несладко: он хоть не стучал зубами, но тело его (отрок, ища тепла, прислонился к сотнику) сотрясала дрожь. Олята почувствовал, как змей стал снижаться.

«Где мы сядем? – тревожно думал отрок. – Не видно ни зги! Разобьемся…» Но то ли Некрас отлично знал свое дело, то ли змей мог видеть в темноте: сели они на поляне, окруженной высокими соснами. Это Олята разглядел при свете молнии, ударившей неподалеку. Некрас, ни слова не говоря, спрыгнул в мокрую траву и направился в лес. Олята потащился следом. Сотник выбрал дерево, снес саблей несколько ветвей, бросил их к стволу и уселся на подстилку. Олята пристроился рядом. Под густой кроной сосны было сухо и безветренно, Олята, прижавшись к Некрасу, быстро согрелся и стал клевать носом. «А как же смок? – успел подумать он, закрывая глаза. – Он же на открытом месте…» Олята хотел спросить об этом, но не успел…

Проснулся он на рассвете – от холода. Некраса рядом не оказалось. Олята испуганно вскочил на ноги, но тут же увидел сотника – тот шагал к нему вдоль опушки, прокладывая темный след на мокрой траве. Отрок глянул туда, где ночью остался змей: смок лежал посреди поляны, вытянув шею в их сторону.

– Весь неподалеку, – сказал Некрас, подходя. – Видел кузню, дым от горна идет. Пойдешь туда, наймешь коня, поедешь в Белгород и приведешь сюда сторожу с рыбой. Голодным смок не полетит.

К удивлению Оляты, Некрас быстро стащил с себя свиту, порты и сапоги и велел ему скинуть свое рванье, а все это надеть.

– Зачем? – удивился отрок.

– Кто даст коня оборванцу? – спокойно сказал сотник. – Выдашь себя за княжьего отрока. Скажешь, на охоте отбился от своих, конь ногу сломал, а ты через лес пробирался.

Сапоги сотника пришлись Оляте почти впору, а вот свита оказалась длинной. Некрас ловко подвернул отроку рукава, затем опоясал своей саблей.

– У княжьего отрока должен быть меч! – пояснил, протягивая две серебряные монеты. – И нож…

– Как же ты?..

– У меня смок! – усмехнулся сотник. – С ним никакого меча не надо…

Кривой на левый глаз хмурый кузнец долго и недоверчиво слушал Оляту и коня дал с большой неохотой, потребовав в уплату серебряную ногату и в залог – саблю. Оляте саблю отдавать не хотелось, но деваться было некуда. Кузнец вытащил клинок из ножен, внимательно рассмотрел и поцокал языком. И только затем вывел из конюшни сивого мерина. Как скоро убедился Олята, шерсть у коня была сивой не от рождения, а от старости: невзирая на понукания, мерин и не думал скакать – лениво трусил по мокрой дороге, скользя копытами по свежей грязи. К счастью, ехать оказалось недалеко: они приземлились в верстах семи от Белгорода. В городе Олята застал суматоху: по улицам скакали вооруженные всадники, бежали пешие вои – похоже, что войско собиралось в поход. Так оно и оказалось: получив известие о пожаре в Городце, Святояр велел трубить сбор. Олята нашел воеводу у княжьих палат; сидя верхом, Святояр отдавал приказы разлетавшимся во все стороны гонцам. Оляту он поначалу не признал. Дружинники стали отгонять наглого отрока, тогда Олята крикнул имя Некраса. Воевода мгновенно переменился.

– Где смок? Сотник где? – спросил, впиваясь взором в отрока.

Олята объяснил.

– Оба целы?

– Целы, воевода.

– Городец и в самом деле спалили?

– Дотла! – гордо сказал Олята, хотя не видел, дотла ли сгорела крепость, и добавил жалостно: – Смоку нужно рыбы, не то подохнет…

Олята не был уверен, что змей подохнет без рыбы, Некрас сказал только, что не полетит, но слово вырвалось и возымело действие. Святояр гаркнул на воев, те ускакали и мигом вернулись с корзинами, полными рыбы. Как догадался Олята, дружинники попросту забрали их у кого-то на торгу.

– Возьмешь с собой десяток воев! – велел отроку воевода. – Они проследят, чтоб никто не обидел. Брось эту клячу! – крикнул Святояр, видя, как Олята заворачивает мерина. – На ней не дотащишься!

– Надо вернуть мерина!

– Вернешь другого! Дать ему коня! – велел воевода, и Оляте подвели рыжего жеребчика под седлом.

Как Олята сообразил – и сам не знает. Сунул конюху оставшуюся у него ногату и попросил присмотреть за мерином. После чего взлетел на рыжего. На свежих конях они мигом домчались к веси. Кузнец, едва завидев Оляту с десятком воев, сам вынес саблю.

– Сегодня же пригоню мерина! – пообещал Олята и повел воев к Некрасу.

Вои остались с сотником – сторожить. Лететь на змее среди дня и пугать обывателей Некрас не пожелал. Олята отпросился у него по делу, вернулся в Белгород и отвел мерина хозяину. Кузнец подозрительно покосился на давешнего княжьего отрока, еще недавно разодетого, а теперь в рванине – Оляте пришлось вернуть одежду и сапоги Некрасу, – но промолчал. Жеребчик от скачки из города и обратно устал; домой в Волчий Лог Олята ехал шагом. Там, едва поздоровавшись с сестрой, отвел рыжего в конюшню, расседлал и засыпал в ясли полную меру овса.

«Мой конь! – радовался Олята, наблюдая, как жеребчик жует овес. – Воевода дал – все слышали! Хороший конь, молодой, гривну стоит. А то и две. Не отдавать же его кривому, хватит с него ногаты…» О том, что коня ему дали как раз для кузнеца, Олята старался не думать. Воеводе без разницы, а ему прибыток.