Но больше всего вы откладываете визит к психиатру. Тут и страшно, и стыдно, и вообще, ваша подруга называет вас тряпкой и рекомендует собраться, а родители уверены, что в Советском Союзе такой ерундой никто не занимался, все работали и времени на душевные муки просто не оставалось. Антидепрессанты – зло, они вредные, на них подсаживаешься, лучше сходи к священнику и всё пройдёт, ведь депрессии не существует. И вообще, встань уже с кровати и возьми себя в руки, что ты себя накручиваешь.

Но депрессия – такой же диагноз, как геморрой или лихорадка Западного Нила. Вам не должно быть стыдно, что ваш сосед вкалывает как проклятый, еле сводит концы с концами и делает всё, чтобы выжить, а вы тут такой несчастный третий день не можете отвести себя в душ.

Психиатрия не стоит на месте, и вас никто не станет без вашего согласия бить током или вскрывать черепушку. Если вы осознали свою проблему, то советуйтесь со специалистом, не доводите всё до крайностей, как сделала это я. И поддерживайте своих близких, которые всё-таки решили пройти курс лечения.

Лечение – очень длинный, сложный и кропотливый путь. Самостоятельно пройти его практически невозможно. Семья, друзья и врачи – все они выполняют свою серьёзную роль в выздоровлении несчастного.

Очень жаль, что за российскими психушками намертво закрепилась репутация худшего места на Земле. Многие до сих пор думают, что тут только вредят и делают из человека овощ (ну или хотя бы гриб). На самом же деле, времена советской карательной психиатрии канули в Лету, очень многое изменилось: начиная с образования врачей, заканчивая обстановкой.

Да, тут санитарки более сумасшедшие, чем я (шучу, конечно же), зато врачи отлично знают и любят своё дело. И я искренне верю, что лечение и изоляция мне были необходимы.

Амбулаторная помощь может быть действенна, но порой возникают такие состояния, при которых помочь тебе может только стационар. В больнице ты находишься под круглосуточным контролем врачей, у тебя вырабатывается режим, такие пагубные вещи, как алкоголь или наркотики, становятся тебе недоступны. Зато вдоволь сна. Во сне наш организм восстанавливается, и в больнице времени поспать у тебя в избытке. Ты, наконец, можешь сосредоточить всё своё внимание на лечении, впервые полностью отгородившись от остальных проблем. Работа, учёба, социальные связи – всему этому практически нет места в клинике. Попав в психушку, я осознала, что мне впервые не надо ничего решать: как сдать в срок проект, что съесть на обед, чем заняться вечером, с кем из друзей погулять, как успеть на встречу, как привлечь внимание возлюбленного. Отпала необходимость заботиться о ком-то или о чём-то, кроме своего душевного равновесия. Ничто не мешает тебе лечиться, ничто не отвлекает. Больница подарила мне возможность забыть о бытовой суете, изолировала от житейских волнений и дала возможность сконцентрироваться на выздоровлении.

Режим отделения в психиатрическом стационаре определяется непосредственно профилем отделения. Существуют «острые отделения», «санаторные отделения», отделения, которые могут включать психосоматические, неврозоподобные, пограничные, гериатрические, детские отделения, подростковые и т. д. Режим психиатрического стационара должен подразумевать предотвращение побегов, попыток самоубийства, самоповреждений. Нахождение пациента на лечении в остром отделении само по себе подразумевает наличие у него определенного пласта психических расстройств. Мы имеем, в большинстве своём, дело с пациентами с наличием суицидальных мыслей, нарушенным поведением (галлюцинаторно-бредовые пациенты). Они могут нанести вред как себе, так и окружающим. Некоторые пациенты, будучи предоставлены сами себе, могут полностью отказываться от еды, быть не в состоянии в полной мере обеспечивать себе уход. Представим, что в остром отделении будет разрешен режим «открытых дверей», то есть пациент захотел – пошёл гулять, захотел – остался. Что мы будем иметь в таком случае? Пошла девочка – порезала вены и выпрыгнула из окна, пошла другая – и зарезала кассиршу под действием голосов, пошла женщина, застыла в кататонии посередине дороги – и её сбила машина. Мы же имеем дело с состояниями, несущими максимально повышенный риск для жизни человека, либо самостоятельно его желающего, либо находящегося в опасности, которую он не осознаёт. Так называемая изоляция здесь лишь во благо. Да, жестко, что дни посещений строго регламентированы, нельзя водить толпами людей, нельзя приносить «запрещёнку». Бывали случаи, когда по «доброте душевной» пациенткам с расстройством пищевого поведения приносили тонны слабительных, суицидальным девочкам – бритвы: «а то что она как чушка ходит», подруги приносили «коньячок в бутылочке, а то ведь день рождения». Был случай, когда в одной комнате случайным образом оказались один мужчина и две пациентки (жена и любовница), состояние всех трёх, мне кажется, вполне очевидно после встречи. Мы не живём в Советском Союзе, где психиатрия рассматривалась в качестве карательного инструмента. Весь медицинский персонал психиатрической больницы и работники здравоохранения, устанавливающие правила, – сознательные люди, и не в их интересах подставляться и подставлять пациентов своими «злобными карательными выходками».

Я сама запихнула себя в больницу, изолировавшись от окружающего мира. И на то были веские причины. Я попала сюда после десятилетней истерии.

Липкими лапами воспоминаний меня тянет вниз десяток неудачных попыток суицида, сотни порезов, одно промывание желудка, 5 операций. Я четыре раза лежала в психушке, проходила полугодовое лечение у психотерапевта.

Но никогда я ещё не чувствовала изменений своей личности. Сейчас же я серьёзно и комплексно подошла к своему лечению. После третьей недели пребывания здесь я впервые поняла, что меняюсь. Сначала меня это пугало, я думала, что теряю себя, что моя индивидуальность улетучивается. Сейчас же я открываю закрытые прежде закоулки души (или разума?). Стираются некоторые мои скверные черты, мне всё легче и легче жить. Конечно, полного выздоровления я достигну только через несколько лет терапии, но я чувствую небывалый прогресс. Тем не менее, выходить из замкнутого, безопасного мира психушки я ещё не готова.

После острой палаты на 8 человек моя новая комната (с номером 3 на двери) кажется тесной и тёмной. Третья каюта в три раза меньше прежней и рассчитана на четверых. У каждой кровати по тумбочке, есть шкаф, а у двери стоит раковина, над которой, о боже мой, висит зеркало! Уже почти месяц я видела своё отражение лишь украдкой, проходя мимо поста санитарок, да на занятиях ЛФК. Стола же в палате не оказалось. Я привезла с собой в больницу много книг, в том числе научных, по работе мозга, которые я почти каждый день конспектировала, сидя за столом в первой палате. Я пожаловалась на отсутствие стола Александре Сергеевне, и через пару дней меня обещали перевести.

Теперь бойкая санитарка уже не привозит обед на тележке в палату, и я три раза в день, строго по расписанию, вместе с остальными хожу в столовую. Столовая представляет собой небольшое светлое помещение, где обеденных столов наставлено явно больше, чем планировалось. Очередь за едой выстраивается замысловатыми зигзагами между столов, пациенты лавируют за спинками стульев, пытаясь не заехать локтём по уже обедающим. На каждом столе – по корзинке с нарезанным белым и чёрным хлебом и солонка. У стены выстроилось три холодильника, где пациенты могут хранить продукты, которые им привезли родственники. В углу стоит стол с наполненными чашками. В зависимости от дня недели в них можно наблюдать то чай, то компот, то нечто, отдалённо напоминающее какао. В раздаточном окне виднеются внушительного вида железные кастрюли и стройный ряд чашек чая без сахара. Если тебе не назначена особая, щадящая диета, то суждено тебе пить чай с тремя ложками сахара. Получить вариант без сахара возможно только у санитарки, если твоя фамилия в списке.