– И мне что, поверят?

– А как по-твоему? Ведь охотники не служат всю жизнь на одной базе, они время от времени переезжают, так что не дрейфь, есть способы узнать обо всех накопленных тобой грехах и бонусах.

– Точно, – с улыбкой добавил Краб. – У нас тут был салага по прозвищу Говнодав. Мыться не любил, падла, как его ни учили. Когда он переехал на другую базу, думал избавиться от позорной кликухи, но у него не вышло.

– Да ладно, – недоверчиво протянул я. – Неужели охотники все обо всех знают?

– Охотников не так много, как ты думаешь, – сказал Куст. – Слухи ходят вместе с письмами и людьми с базы на базу, так что на этот счет можешь не грузиться.

– Ну что, будешь жопу подставлять, а? – приподнялся на локте Чабан.

– Действительно, Куст, – нахмурился Краб, – что-то мы долго с ним разговариваем. Вина налили, а он ломается, словно целка.

– Остыньте, – остановил их Куст. – У салаги задница не распечатана, а вы напираете, как приливная волна. Дайте человеку подумать. Может, у него с арифметикой туго.

От такого напора у меня душа ушла в пятки.

– У тебя с арифметикой туго, да? – подлил масла в огонь Чабан.

– Нет, – я шумно сглотнул слюну.

– Ну так снимай штаны, да? Есть разница, три раза получить или пятнадцать?

Разница, конечно, была, но мне бы хотелось вообще избежать экзекуции. У меня даже мелькнула мысль вскочить и убежать, но бежать было некуда. Ну, от этих еще смыться можно, тут до амфибии рукой подать. А потом что?

Я уже готов был дать согласие, но смелости все же не хватало. Прошло минуты три, Краб достал из коробки батон хлеба, забрал у меня нож и открыл еще четыре банки паштета. Мне уже ничего не хотелось, после невеселых раздумий аппетит поубавился. Куст молчал, Чабан задумчиво ковырял в зубах травинкой. Краб сделал три бутерброда и протянул один мне.

– Спасибо, – помотал я головой.

– Слушай, Куст! – возмутился Краб. – Ты когда-нибудь видел такого борзого салагу? Прописываться он не хочет, продуктами брезгует! Мне что, выкидывать открытый паштет?

– Но я не просил его открывать! – теперь мне сделалось по-настоящему страшно.

– Ладно, салага, – Куст ласково похлопал меня по плечу. – Ты действительно, борзей, да знай меру. Кушай паштет, для тебя ведь открывали. Вина выпей, легче пойдет.

Я понял, что надо тянуть время. Придет Жаб и разгонит их, как щенков. Уж в его превосходстве я нисколько не сомневался.

– Открою-ка я еще пару баночек, – почесал в затылке Краб.

«Открывай, открывай, – мстительно подумал я. – Сам же и будешь давиться своим паштетом».

У меня словно открылся второй желудок – бутерброд пошел значительно легче. Видимо, тренированный организм перешел в боевой режим. Правильно – это был настоящий бой, но не столько физический, сколько моральный.

– Вот барракуда! – вскрикнул Краб, отбросил не до конца открытую банку и присосался губами к пальцу на правой руке.

– Что такое? – недовольно глянул в его сторону Куст. – Банку открыть не можешь, чтоб не порезаться?

– Да иди ты! Сам вчера Пню ящик на ногу уронил!

– Тоже мне, сравнил бак с баллоном! Одно дело ножиком жесть всковырнуть, а другое – вшестером затянуть три ящика с гадостью в погрузочный люк.

– Плохому пловцу все время глубины не хватает, – съязвил Краб.

Я напрягся, прислушиваясь, – очень хорошо, что кружка с оставшимися глотками вина закрывала мое лицо. Слово «гадость» в подобном контексте ни о чем мне не говорило, но ясно было, что речь идет о содержимом ящиков, лежащих в отсеке «Ксении». Какая-никакая, а это была зацепка.

«А ведь я победил! – мелькнуло у меня в голове. – „Деды“ ничего не добьются, а я уже получил то, что надо».

Чабан уставился на меня цепким взглядом. На миг мне представилось, что это не взгляд, а два скрещенных глубинных ножа ударили меня в лоб.

– Почему такой веселый? – подозрительно спросил он.

– Радуюсь, что появилась возможность покушать всласть, – сказал я.

– Умный, да? Вы на него посмотрите!

– Ну и что такого смешного случилось? – покосился на меня Куст.

– Вот урод! – неожиданно вспылил Краб. – Он что, надо мной прикалывается?

– И не думал! – поспешил я ответить, чувствуя, как душа уходит в пятки.

Честно говоря, такого поворота событий я ожидал меньше всего. Никогда не думал, что легкая улыбка может вызвать такую бурю негодования. Краб наклонился ко мне и ухватил за ворот рубашки. От неожиданности я выронил бутерброд.

– Он еще продуктами швыряется! – заорал Краб.

– Отпусти его, Краб! – очень спокойно попросил Куст.

Я удивился хватке Краба – вроде обычные пальцы, а держали подобно стальным тискам.

– Отпусти, говорю! – с нажимом повторил Куст. Хватка ослабла, и я отшатнулся назад, еле удержав равновесие.

«Напился, – подумал я. – Хотя с четырех полных кружек не мудрено».

– Он сейчас бутерброд поднимет и съест, – широко улыбаясь, прошипел Куст.

Понятно было, что это приказ, но я не спешил его выполнять. Мало того, мной овладела идея постоять за себя. В общем-то, это было чистым безумием – пробовать драться одному против трех охотников, но в той позиции, в которой я находился, теоретически можно было вообще избежать драки.

А дело было в том, что совсем рядом, рукоятью ко мне, лежал нож. Вот только духу у меня не хватало схватить предложенную случаем рукоять. Больше всего я боялся, что, взяв кинжал, я вынужден буду пустить его в ход. Мне хотелось просто попугать «стариков» – не станут же они лезть на стальное лезвие!

– Ты ведь скушаешь свой кусочек, правда? – ласково ворковал Куст. – Не станешь огорчать «дедушек» ?

Я потянулся к хлебу, лежащему в пыльной траве. Нож лежал от него всего сантиметрах в двадцати, не больше, и мне предстояло решить, к чему протянуть руку. Секунда растянулась, и я представил, как Куст замахивается на меня кулаком, затем вспомнил, как Колян Соболев бил меня в школе кедами по лицу. Иногда мне хотелось Коляна убить, один раз я даже всерьез вознамерился это сделать, когда он вскарабкался на подоконник и пускал бумажные самолетики из окна пятого этажа. Хорошо, что его отца повысили в должности и перевели в центр губернии – если бы Колян остался в нашей школе еще на год, я бы привел свой приговор в исполнение.

Нет, снова получать по лицу я не хотел. Для меня это был настоящий момент истины, вспышка озарения.

«Никогда больше! – мысленно шепнул я, хватая нож. – Никто и никогда больше не ударит меня по лицу!»

– Ты что, очумел? . – Краб отшатнулся от меня и удивленно поднял брови.

Лезвие в моих руках не дрогнуло, отражая ослепительный солнечный свет. Смуглый Чабан побледнел – по его лицу это было видно особенно явственно. Лишь Куст остался недвижим, хотя к сверкающему лезвию был ближе всего.