Ровоам получил в наследство разоренную страну с враждебно настроенным населением. Иудея признала его власть, но северное Израильское царство было истощено до предела грандиозными строительными мероприятиями Соломона, которые, не принося особого дохода, требовали огромного количества рабочих рук, так что целые области пришли в запустение. Когда Ровоам отправился в Шхем, чтобы получить согласие старейшин Израиля на свое царствование, те заявили, что признают его царем, только если он облегчит бремя податей и трудовой повинности. Наследник Соломона оказался перед трудным выбором: удовлетворив требование, он должен был бы навсегда отказаться от имперской мечты своего деда царя Давида и резко уменьшить роскошь двора. Мало найдется правителей, которые бы согласились на такое решение, поэтому неудивительно, что Ровоам не стал слушать своих старых и более опытных советников. Он избрал жесткую линию, пойдя на поводу у молодых царедворцев, хорошо понимавших, что снижение податей с Израиля немедленно положит конец и их роскошеству. Через три дня старейшинам Израиля был дан высокомерный ответ: «Отец мой наказывал вас бичами, а я буду наказывать вас скорпионами[19]» (3 Цар 12:11). Те, в свою очередь, немедленно объявили о выходе Израиля из Объединенного царства. Израильтяне насмерть побили камнями начальника над податью, и Ровоам был вынужден поспешить под защиту надежных крепостных стен Иерусалима.

С этого момента Израиль и Иудея пошли разными историческими путями. Царем Израиля стал Иеровоам, который сделал своей столицей Тирцу (Фирцу) и восстановил древние культовые центры в Вефиле и Дане, объявив их царскими святилищами. Позднее израильский царь Омри (Амврий), правивший около 885–874 г. до н. э., основал новую столицу – Самарию, – которая славилась как самый красивый и благоустроенный город во всем регионе. Израильское царство значительно превосходило Иудею размерами и богатством: оно располагалось вблизи главных торговых путей, и в его состав входила бóльшая часть земель, прежде принадлежавших самым сильным и процветающим из древних городов-государств. Иудея же лежала обособленно и была бедна ресурсами; ее территорию почти целиком занимали слабо пригодные для возделывания полупустыни и горы. Ее цари, естественно, горько сожалели о потере Израиля и даже обвиняли северное государство в отступничестве, хотя произошедшее, по сути, было лишь возвратом к положению, существовавшему до того, как Давид создал объединенное царство. Около 50 лет после раскола Израиль и Иудея воевали между собой, и более слабая Иудея была особенно уязвима. Ровоаму удалось спасти Иерусалим от нашествия фараона Шешонка, намеревавшегося вернуть Египту контроль над Ханааном, только отдав в качестве выкупа значительную часть сокровищ Храма. В правление иудейского царя Асы (911–870 до н. э.) израильское войско даже достигло Рамы – города, находящегося всего в пяти милях к северу от Иерусалима. На сей раз царь спас свою столицу, призвав на помощь Дамаск – одно из арамейских[20] царств региона. Дамасское войско ударило израильтянам в тыл, в результате Израиль оказался втянут в длинный ряд кровопролитных пограничных стычек и оставил Иудею в покое.

Окруженные множеством сильных врагов, стремившихся уничтожить их царство, жители Иудеи все чаще просили помощи у восседающего на Сионе Яхве. Из Библии видно, что они, как и другие народы древнего Ближнего Востока, были склонны отождествлять своих врагов, таких как Израиль, Египет или, позднее, Дамаск, с силами первозданного Хаоса. Подобно морю или пустыне, эти земные враги легко могли сокрушить слабое по сравнению с ними царство и превратить маленький обжитой мир, созданный в Иудее, в безжизненное пространство – такое, каким, по тогдашним представлениям, была земля, прежде чем боги сделали ее обитаемой. Казалось бы, странная идея, но в действительности мы по сей день обращаемся, в сущности, к той же системе понятий, когда говорим о своих противниках как об «империи зла», грозящей низвергнуть «наш мир» в хаос. Нам до сих пор свойственно смотреть на жизнь как на борьбу сил света и тьмы, бояться возврата к «варварству», которое уничтожит все, что «мы» успели создать. У нас есть свои ритуалы, связанные с воинской славой, – поминальные службы, возложение венков, шествия, – призванные вызвать эмоциональный отклик в наших душах и сделать битвы прошлого современными нам. В нас, как живые, встают воспоминания о временах, когда «мы» чуть ли не в одиночку противостояли враждебному миру, и нас наполняют надежда, гордость и желание продолжать борьбу за светлое будущее. Жители древнего Иерусалима действовали сходным образом, только источником воодушевления им служила древняя ханаанская мифология, которая стала частью их верований.

Вместо воспоминаний о собственных войнах и сражениях они обращались к борьбе бога Яхве против сил хаоса на заре времен. По всему древнему Ближнему Востоку в храмах великих богов, таких как Баал или Мардук, ежегодно устраивались празднества в честь их героических свершений с тщательно разработанным церемониалом. Такое празднество было одновременно и радостным ликованием по поводу победы могучего бога, и попыткой призвать божественную силу сейчас, ибо считалось, что только небесный воитель способен даровать городу жизненно необходимый ему мир и защиту от врагов. Ритуалы в древнем мире были не просто актами памяти, они воспроизводили мифические предания таким образом, что события переживались, как если бы они происходили вновь: люди ощущали себя воинами той невидимой битвы, что вечно кипит в самой сердцевине бытия, и участниками изначального торжества богов над чудовищными порождениями первозданного хаоса. И здесь, так же, как и при строительстве храмов, подобие воспринималось как тождество. Воссоздание битвы богов в символической драме переносило ее в настоящее или, точнее, проецировало участников ритуала во вневременной мир мифа. Ритуалы отражали жестокие реалии жизни, которая мыслилась навечно связанной с болью и смертью, но вместе с тем убедительно показывали, что борьба всегда венчается созиданием. Одержав в смертельных схватках верх над Йамом и Мотом, Баал воцарился на горе Цафон, ставшей его постоянным жилищем. Отсюда он дарил земле мир, плодородие и порядок – то, что пытались уничтожить его противники. Во время празднества в память о великой победе Баала в древнем Угарите царь занимал место Баала, умащенный подобно своему небесному прототипу, дабы поддерживать мир, изобилие и справедливость в своей стране. Воцарение Баала отмечалось осенью, в месяце, называвшемся афаним; празднество передавало Угариту часть той божественной силы, что выплеснулась в начале времен в великих битвах с первозданным хаосом, и переданного запаса должно было хватить на год.

До воздвижения Храма Соломона в Иерусалиме роль Яхве в качестве бога-творца, насколько мы можем судить, не привлекала большого внимания. В мифах об Исходе он представлен как создатель народа, а не вселенной. Но после ритуального воцарения Яхве на горе Сион его культ приобрел многие черты более раннего культа Баала – Бога Всевышнего. Иевусейские культовые представления сплавились с мифологией древних израильтян – возможно, благодаря сознательным усилиям первосвященника Цадока. Теперь Яхве, подобно Баалу, тоже считался великим воителем, победившим морское чудовище Латану – в древнееврейском языке его имя приобрело форму «Левиафан» (Ис 27:1; Иов 3:8, 41; Пс 74 (73):14.). Это Яхве укротил первозданное море хаоса, которое иначе затопило бы землю, и «поставил запоры и ворота, и сказал: доселе дойдешь и не перейдешь, и здесь предел надменным волнам твоим» (Иов 38:10–11). Закладывая основание мира, он, подобно Мардуку, рассек на части другое морское чудовище – Рахав (Раав) (Пс 89 (88):10; Ис 51:9). Позже эти жестокие мифы творения были заменены мирным и спокойным библейским повествованием об установлении основ миропорядка, которое содержится в первой главе книги Бытия и восходит к Жреческому кодексу. Однако из Библии видно, что жители Иудеи знали также рассказы, в большей степени отвечавшие представлениям соседних народов, и в самые тяжкие времена охотно обращались к этой «языческой» мифологии. Миф о битве был очень созвучен переживаниям иудеев – ведь он говорил о том, что какими бы могучими ни были силы разрушения, порядок все равно восторжествует. Однако порядок побеждал не сам по себе. Священнослужители и цари обязаны были каждый год «возобновлять» эту изначальную победу с помощью богослужения в Храме, дабы влить божественную силу в борющийся с врагами Иерусалим. Их задачей было приобщить народ к великой тайне, что поддерживает существование мира, заставить его смело взглянуть в лицо неизбежным ужасам бытия и убедиться, что даже в ужасающем и смертоносном есть благо. Жизнь и порядок восторжествуют над насилием и смертью, после долгой засухи и бесплодия земля даст обильный урожай, и божественная сила, пребывающая с людьми, отведет от них угрозу уничтожения.