— Господи.

Когда я в последний раз видел «Спайс герлз», я был в таком улете, что плохо соображал. Пош до странности смахивала на молодого Клиффа Ричарда. Я до сих пор не знаю, кому это не нравилось, определенно — Бэкхэму.

Когда я добрался до Хидден Вэлли, я с трудом стоял на ногах. Наконец-то вытащил шмотки из сушки. Они не столько высохли, сколько запеклись. Кожаное пальто могло стоять без посторонней помощи, чего определенно нельзя было сказать обо мне. Я его погладил. Это категорически не рекомендовалось, этикетка грозно предупреждала, черт бы ее побрал: «Никогда не гладьте кожу».

Да пошли они.

Накануне Дня усопших я поехал навестить своих мертвых. Трубочист одолжил мне фургон. Он появился рано утром и поинтересовался моими планами на день. Я объяснил:

— На кладбище Рахун лежат те, кого я больше всего любил и к кому хуже всего относился. Уж больше года я не читал кадиш.

— Ка… что?

— Дань уважения.

Он строго кивнул, такое ему было понятно. Что братья понимали лучше, чем мы, так это печаль. Видит Бог, им было на чем практиковаться. Он спросил:

— Хотите, чтобы я составил вам компанию?

— Нет, мне лучше это сделать одному

— Я дам вам фургон.

— Вы заплатили за него налог?

Он широко улыбнулся:

— Джек, это в вас говорит полицейский. Поговаривают, вы были справедливым.

— Это надо воспринимать с поправочным коэффициентом.

Через час фургон уже стоял на дорожке, ведущей к дому. С цветами. Как и Киган, Трубочист имел свои положительные черты. Я надел костюм, купленный в «Винсент де Поль». Он сидел так себе. Иными словами, его точно шили не на меня. Трубочист выслушал мой отчет о визите к Брайсону и спросил:

— Вы думаете, что это он?

— Да.

— Тогда я его убью.

— Трубочист, попридержите лошадей, надо еще все как следует проверить.

— Тогда я его убью.

— Трубочист, ради бога, перестаньте повторять одно и то же. Вы просили меня помочь, вы должны мне доверять.

— Я вам доверяю.

Сказано без особого энтузиазма.

— Так что пока никого убивать не надо.

— Я подожду.

— Договорились.

Я доехал в фургоне до ворот кладбища, взял охапку цветов. Около входа двое парнишек гоняли мяч. Один спросил:

— Мистер, вы тинкер?

— Какое твое дело?

— Это фургон тинкеров.

— Откуда ты знаешь?

— Нет отметки о налоге.

— Ну… а разве вам стоит тут играть?

Второй парень большим пальцем показал в сторону могил и сказал:

— А им плевать.

Я взглянул ему прямо в глаза и спросил:

— Ты уверен?

Они убежали.

Сначала я поздоровался с отцом. Могу сказать положа руку на сердце, что он был настоящим джентльменом. В старом смысле этого слова. Одна женщина сказала мне однажды:

— Твой папа такой галантный.

Какое замечательное слово. Он его заслуживал.

Затем я разыскал могилу Падрига. Одно короткое время он был королем пьяниц. Он правил своими людьми легко, с юмором. Его сбил автобус, идущий в Солтхилл. Я вылил немного виски на землю. Эта молитва пришлась бы ему по душе.

Затем я навестил Шона, бывшего владельца паба «У Грогана». Мне слишком больно было вспоминать его восторг по поводу краткого периода трезвости в моей жизни. Его убили из-за меня. Этот груз вины я буду нести вечно. Я молча положил розы на его могилу. Пока я пью, он не захочет меня слушать. Да и что я мог ему сказать?

Гадостный признак алкоголика — мне так хотелось выпить, что я ощущал вкус виски на языке.

Четвертая, последняя могила: Сара Хендерсон. Девочка-подросток. Могила аккуратно прибрана, трава выполота, кругом расставлены стихи в рамочках и мягкие игрушки. Все, начиная от Бритни до Барби и куклы Барни. Ее мать пришла ко мне, умоляя доказать, что дочь не покончила жизнь самоубийством. Несколько девушек якобы покончили с собой. Дело было раскрыто. Те девушки были убиты. Но самое ужасное заключалось в том, что Сара действительно покончила с собой. Разумеется, я так и не сказал об этом матери. В то время я был в нее безумно влюблен. Я все сам испортил к чертям собачьим.

Вдруг раздался голос:

— Джек.

На мгновение мне показалось, что заговорила Сара. Затем на меня упала тень. Энн Хендерсон. Лицо сияет, ее незабываемые глаза смотрят на меня. Я собрался с силами и сказал:

— Энн.

Она взглянула на могилу дочери и заметила:

— Ты принес шесть белых роз.

— Ну.

— Ты помнишь, это замечательно.

Я понятия не имел, что мне делать. Попытался собраться с мыслями. Но разве это поможет? Как бы не так. Она внимательно разглядывала меня. Сказала:

— Тебе опять сломали нос. Ох, Джек, что нам с тобой делать?

Нам!

По крайней мере, она могла делать все, что ей заблагорассудится. Наверное, я слабый человек. Она тем временем говорила:

— Но зубы у тебя отличные. Коронки?

— Хмм… вроде того.

Вы можете подумать, что я пришел в себя, сориентировался. Ничего подобного. Она спрашивала, и забота, звучавшая в ее тоне, убивала меня.

— Как ты, Джек?

Я был не в себе, к тому же поддатый и легкомысленный. Сказал:

— Вообще-то я женился.

Это надо было умудриться такое сморозить. Я взмолился в душе, чтобы она не начала за меня радоваться. Она заторопилась:

— Ой, Джек, как чудесно. Кто-нибудь из местных?

— Нет… она… меня бросила.

— Джек

Мне нужно было знать, что произошло в ее жизни, хотя я и боялся услышать правду.

— А как ты? Все еще встречаешься с этим…?

— Да, мы назначили свадьбу на июнь. Обещай, что придешь.

Не помню, что я сказал. Я поплелся прочь, спотыкаясь о надгробья, матерясь, иногда плача. На боку фургона один из мальчишек нацарапал:

ТИНКЕР

Ты держал меня за руку без всякой на то причины.

~ ~ ~

Я поговорил по телефону с Лаурой. Такой примерно разговор:

— Джек, я соскучилась.

— Господи, да я…

— Могу я тебя увидеть?