— Предположим, Мандель что-то предвидел, что-то знал, — задумчиво произносит девушка. — Но если он нуждался во мне для расшифровки этих файлов — почему он не отправил их прямо мне?

— У меня есть вопрос поинтересней. Зачем выжидать два года до самого дня, когда все это произойдет? Не понимаю. Почему он не собрал нас раньше? И зачем, черт подери, понадобилась эта красотка? Фатима… Наркоманка, папина дочка, член жестокой секты Логана… С какой радости я должен ей помогать?

— Может быть, он… ее любил, — говорит Кармела.

Нико криво усмехается:

— Мне знакомо это чувство. Я его любил.

Наступает тишина, только тикает метроном дворников; Нико выключает их перед поворотом на Алкобендас. Вдалеке, в блеске ночных огней, поднимается клуб липкого черного дыма. Вой обезумевших сирен.

— Мне не было никакого дела, — рассказывает Нико, словно отвечая на не заданный Кармелой вопрос. — Серьезно. Я не возражал против его… его связей с девочками и мальчиками… Но, ради бога, зачем было выбирать именно эту наркушницу и Логана? Ее он отымел, когда она была пятнадцатилетней девчонкой, а потом привел ее в группу Логана… А почему Логан? Может быть, этот облик гермафродита — вершина красоты для бисексуала, но, вашу ж мать, он ведь преступник… А когда я говорил Манделю, он отвечал: «Нико, у тебя одно полужопие так и застряло в полиции». — Художник улыбается, но Кармела чувствует его боль. — Мудак…

Потом Нико долго ничего не говорит. Пока длится эта пауза, Кармела думает о Манделе. Дело то ли в усталости, то ли в нервах, но у нее не получается его вспомнить: ни его лицо, ни свое перед ним восхищение… Может быть, там были и любовь, и вожделение… все это исчезло с годами, все выкинуто в ту же мусорную корзину, куда угодили и ее мечты о работе этолога в престижном международном центре. Прошло уже больше пяти лет без Манделя, и теперь Кармела не узнаёт себя в той восторженной студентке, которая впитывала каждое его слово и заливалась краской от его бесстыжих взглядов. Все время после Манделя она провела в клетке у Борхи.

Она предлагает послушать новости, бывший полицейский не возражает. Многие станции прекратили вещание, но на некоторых остались дикторы, продолжающие зачитывать сводки. Коротко говоря, в Испании все обстоит просто и страшно. В Мадриде, Хаэне, Гранаде, Валенсии, Мурсии и Альмерии объявлен комендантский час. Другие города последуют их примеру, если положение не изменится. Та же картина и в ряде европейских столиц. Пассажирские авиарейсы отменены. Новости из Лондона — одно мутное бормотание. Английская королевская семья — в надежном укрытии, местонахождение не разглашается. Премьер-министр обратился к нации и говорил о чем-то, что кончается на «-ит», и от этого у всех британцев шарики заскочили за ролики. Одни говорят «энцефалит», другие — «менингит», что, однако, никак не объясняет других новостей, которые Кармела ищет, намеренно избегая самых драматичных, касающихся непосредственно европейцев.

«Феномен Манки-Миа», как выразился диктор, распространился на весь запад Австралии. Рыбы-топорики, стеклянные рыбы, тунцы и рыбы-луны превратили берега в сверкающее кладбище. Мириады удильщиков — молчаливых и спокойных — поднялись со своих скальных лож. Вся береговая линия отрезана от континента; потеряна связь с кораблями и подводными лодками, патрулирующими Индийский океан.

На севере, рядом с Дарвином, «животные заболевают тысячами», и среди них типичные представители местной фауны — гребенчатые ящерки. Ящерки, судя по всему, являются носителями того самого «ита» и передают его людям. Совершив чудесный и кошмарный скачок, «ит» перелетает в Индию и Пакистан, хотя сейчас самым опасным раненым гигантом является Китай. А еще «ит» дает о себе знать — во всей своей мощи — на просторах Сибири, в популяции волков. И сразу же направляется к антиподам, чтобы напасть на диковинных южноафриканских панголинов и походя добавить Кейптаун к списку городов, контролируемых войсками, в то время как в Центральной Африке никто не в силах контролировать поведение слонов и горилл с серебристыми спинами. Америка встретила утро ворохом проблем с енотами и койотами на юго-западе и серьезными, «повторяем, серьезными» осложнениями на западном побережье: гвардейский полк китов выбрасывается на берег одновременно с тем, как тысячи людей — для поддержания трагического равновесия — кидаются в море. «Скоро океан станет похож на Ганг, где все это и начиналось», — мрачно предсказывает журналист, освещающий темы науки.

— Эпидемия всех косит. — Нико качает головой.

— Сомневаюсь, — хорошенько подумав, отвечает Кармела.

— В чем?

— Я, конечно, не врач, но в животных разбираюсь. Безумие охватывает млекопитающих, птиц, рыб и рептилий. Вот я и думаю, что́ это может быть за вирус. В выпусках новостей подробностей нет, но чего я никак не могу объяснить — так это почему у разных видов возникают разные аномалии… Они движутся вместе, они направляются к поверхности воды или на глубину, они дерутся между собой или испражняются… Какое же инфекционное заболевание может вызывать столь разнообразные изменения у стольких видов?

— Может быть, это какая-нибудь новая какашка, — замечает Нико. — Как СПИД тогда, ну ты понимаешь. Энцефалит из нашей секретной лаборатории: попробуйте, мы вас не разочаруем!

— А заражение? Эпидемия среди позвоночных распространилась с востока на запад меньше чем за сутки, Нико. Вирусам и бактериям для передачи нужны носители.

— Носители, которые, возможно, были предусмотрительно размещены каким-нибудь подпольным биологическим центром. Ясное дело, Кармела, тут наговняли человеческие существа, поверь мне.

— И что бы сделал этолог вроде Манделя, если бы предугадал, что через два года после его смерти кто-то выпустит в мир эту, как ты выражаешься, «какашку»? И вот еще что: как мог он предвидеть, что это затронет именно ту семью, в Ферруэле?

— Да, вопросы правильные. Вот только сейчас мы не можем на них ответить. Надо бы остановиться. По времени мы идем хорошо, все успеваем, и сейчас мы снова движемся в нужном направлении.

Нико снижает скорость и съезжает с главной дороги. Впереди видна светящаяся реклама и вывеска бензоколонки.

— Зачем нам останавливаться?

— Я, кажется, сумел одолжить внедорожник с самым маленьким бензобаком во всем Мадриде. И нужно прихватить какую-нибудь еду, если мы собираемся провести ночь в обсерватории. Но ничего страшного: сейчас всего пол-одиннадцатого.

— И что?

— Мандель писал, что мы должны оказаться в обсерватории до полуночи, — объясняет Нико. Они подъезжают к заправке веселенького оранжевого цвета. И Нико говорит совсем другим голосом: — Здесь как-то пустовато. Не выходи из машины.

Нико останавливает «тойоту» перед бензоколонкой. На этой заправке самообслуживание, а справа от их машины виден магазинчик. Впереди — кафе с зеленой светящейся вывеской, не горит только одна буква «А», так что в темноте название читается как «КАФЕ М РКОС». Внутри оба заведения ярко освещены, вот только людей не видно. Перед кафе дожидаются возвращения хозяев красная «вольво» и синий «сеат».