это окно, и Нацуо увидел поразительное явление — почти квадратное солнце. Какое-то время оно сияло на небе — квадратное солнце. Равнина потемнела, пшеничные поля под лёгким ветерком казались чёрными.

Вскоре квадратное солнце стало сужаться. Нацуо стоял не шелохнувшись, пока не догорели последние тлеющие угли. Альбом для эскизов он так и не открыл. Даже когда солнце полностью упало за горизонт, миниатюрные облачка на высоком небе застывали в его призрачном свете.

Нацуо решил: «Я напишу вот это».

* * *

Бои по круговой системе закончились, прошла неделя. Университет, где учился Сюнкити, одержал серьёзную победу, это делало ему честь как капитану команды. Не зная, как выразить радость по этому поводу, он вместе с младшими членами команды отправился на открывшийся фестиваль монстров, таскал там за руку механические привидения, вызвал на ссору рабочих сцены, участвовал в крупной драке. Разрушив заросли лабиринта, окончательно потерял всякое уважение.

Эти слухи дошли до Сэйитиро. Он заинтересовался тем, как Сюнкити выражает радость. Завершение, конечно, оказалось глупейшим. Но главное, что выражение радости закончилось разрушением. И что Сюнкити, желая разрушать, отправился именно на фестиваль страшилищ, вполне оправдывало ожидания. Сюнкити требовались чудовища, в мире должны были существовать привидения, чтобы он мог их усмирять.

Университет ушёл на летние каникулы, но в общежитии в Сугинами две недели после окончания боёв ещё можно было жить. Снова с раннего утра начинался бег трусцой — эти тренировки прервали на время соревнований. Группа молодых людей в серых тренировочных брюках, выбрав дорогу без покрытия, проводила бои с тенью, прыгала по-заячьи, потом бежала по ещё спящим улицам.

Как-то в субботу в начале июля Сэйитиро после трёх часов оказался свободен и пришёл в общежитие посмотреть тренировки.

Общежитие размещалось в перестроенном здании старого завода. Бывшее рабочее общежитие теперь стало студенческим, а заводская часть — гимнастическим залом. Между жилой частью и залом находились убитого вида совмещённая со столовой кухня, ванная комната с душем и уборная.

Передний двор без единого деревца использовали для разминок. Грубая, видавшая виды барачного типа постройка лучше всего годилась на роль вместилища темперамента отчаянно молодых людей.

Сэйитиро через калитку в старых воротах вошёл во двор, где заходящее летнее солнце заливало светом пустую площадку и мох перед помещением с ванной. Остановился перед входом на кухню, заглянул внутрь. Двое дежурных чистили картошку. Очищенные белые клубни в грубых пальцах выглядели обворожительно.

Увидев Сэйитиро, дежурные склонили бритые наголо головы в вежливом приветствии старшему товарищу. Сэйитиро бросил на разделочный стол пакет с говядиной:

— Тут на всех.

На звук, с которым тяжёлый пакет ударился о стол, дежурные обернулись, заулыбались, поблагодарили. Сэйитиро подумал, что бокс не сотрёт наивность с их свежих, хранивших налёт деревни лиц. Он вышел из кухни и со двора, посмотрел на окна второго этажа, позвал:

— Эй, Сюн, ты где?

— О-о! — вместе с откликом, произнесённым грубым, будто едва стряхнувшим остатки дневного сна голосом, в окне появилась фигура полуобнажённого Сюнкити. Узнав Сэйитиро, он сложил руки над головой и издал индейский клич. — Может, зайдёшь? До тренировки ещё есть время.

Сэйитиро поднялся по жутко скрипящей лестнице и отодвинул дверь в комнату Сюнкити. На циновке в одних трусах похрапывали трое: воинственный клич Сюнкити не пробудил их. Раскинувшиеся, практически обнажённые тела глубоко погрузились в сон и напоминали сверкавшие от пота золотые плоды или что-то подобное.

У Сюнкити от уголка глаза, захватывая бровь, пластырь закрывал рану, полученную во время боя по круговой системе. На его сверкающем, без единой царапины теле от плеча до подмышек отпечатались ячейки циновки, на которой он спал. Следы от них чуть проступали и на круглых щеках.

Тут же валялось несколько годных разве что на макулатуру журналов с рассказами.

— Ты ведь добился того, что мгновение можешь ни о чём не думать.

— Добился. Удачный удар не выйдет, если станешь размышлять.

В характере по-настоящему солнечного Сюнкити не было склонности к ненависти или презрению, презирал он исключительно процесс мышления. Он и не думал, что презирать мышление — это тоже концепция. Мыслить — вот что было врагом.

Действие, эффективный удар составляли суть его мира. Он полагал, что мышление — излишество, нечто вроде крема, густо нанесённого вокруг ядра. Оно — прямая противоположность неприхотливости, простоте, скорости. Если скорости, неприхотливости, простоте, силе присуща красота, то мышление представляет всё безобразное. Он не мог вообразить молниеносную, как полёт стрелы, мысль. Существует ли озарение, которое наступает быстрее взрыва?

Создание человека мыслящего, которое протекает так же медленно, как растёт дерево, для Сюнкити было всего лишь жалким предрассудком. Легко сравнивать бессмертие рукописей с бессмертием деяний. Дело в том, что их ценность сама по себе не рождает бессмертия, ценность впервые возникает тогда, когда бессмертие гарантировано. Но это ещё не всё. Мыслящие люди не могут и шага ступить без того, чтобы не раздуть значение действий. А те, кто победил в серьёзном споре, почему-то упиваются удовлетворением, и в их памяти не всплывают победители, взирающие на окровавленное тело поверженного врага. Двусмысленный характер у того, что зовётся мышлением! Чем выше прозрачность, тем чаще оно опускается до негодного бреда случайного свидетеля, а непрозрачная мысль именно благодаря своей непрозрачности способствует действию. С этой точки зрения во время недавних боёв блестящий удар, который решил судьбу матча, есть воплощение той самой прозрачности, подобно молнии, блеснувшей в глубокой тьме.

*

Сэйитиро, каждый раз встречаясь с Сюнкити, ощущал бессилие слов. Это был необыкновенный друг: с ним они и разговаривали по-особенному.

— Сегодня после тренировки свободен?

— Ха-а.

— Пойдём поесть?

— Я ем вместе со своими. Может, присоединишься?

Сэйитиро порадовался, что не сказал Сюнкити о принесённом мясе.

— Ладно. А потом пойдём развлечься?

Сэйитиро показал мизинец: намекнул, что есть женщина, которая хочет встретиться с Сюнкити.

— И с ней можно прямо сегодня переспать?

— Говорит, что сразу. Ты ведь не любишь проституток.

— Да пасую я перед ними и надоедливыми девками. Проститутки грязные, надоедливые бабы раздражают.

У Сюнкити перед глазами будто замелькали в беспорядке математические формулы. Он представил себе сложный торг чувствами — даже мысль об этом заставляла содрогаться. Тут он смешивал запутанные чувства и процесс мышления. Считал их врагами, а всё, что связано с женщинами, — злом.

Сюнкити подмигнул и улыбнулся:

— Есть сейчас хорошая малышка. Потом устрою вам встречу.

— И чем же она хороша?

— Если коротко, то спокойная, фигурка хорошая. Глуповатая, правда. Но все говорят, что красавица, это точно.

— Типа Тамико?

Но лица Тамико Сюнкити уже не помнил.

Пришёл тренер Кавамата. Он всегда появлялся во внутреннем дворе ровно без