Хронисты того времени развивают эту идею еще и в собственных рассуждениях. Так, Эккехард из Ауры говорит во вступлении к хронике, что крестовый поход «был предписан не людьми, а Богом» (поп tam humanitus quam divinitus ordinata est) [236]. Фульхерий Шартрский во вступлении к хронике говорит, что крестоносцы отправились в Иерусалим по приказу Бога (Dei ordinatione cum armis Iherusalem peregrinati sunt)[237]. Во вступительной части хроники Бальдрика Дольского говорится: «стоит полагать, что [крестовый поход] был совершен не без божественного вдохновения» (non enim sine divina inspiratione credendum est)[238]. Гвиберт Ножанский, рассуждая о том, как крестоносцы выступали отовсюду в поход, указывает, что они были ведомы лишь Богом (omni ducatu prêter solius Dei caruit)[239] и отправились в поход по мановению лишь одного Бога (solo videlicet Deo impulsore)[240]. В предисловии к хронике хронист пишет, что всегда считал эти события произошедшими по воле Бога (certum semper tenui solo Dei numine)[241]. Роберт Реймсский во вступлении к хронике характеризует крестовый поход как «не человеческое творение, а божественное» (hoc enim non fuit humanum opus, sed divinum)[242]. Мы находим подобные цитаты именно в хрониках первого крестового похода, а не последующих экспедиций. Дело, вероятно, было в том, что сравнительно удачным был лишь этот поход, в ходе которого Иерусалим и еще ряд городов были взяты. Затем начались неудачи, которые предваряли почти каждую очередную экспедицию.

Вместе с тем имеются более поздние свидетельства использования идеи в пропаганде, которые относятся к XIII столетию, а это уже никак в историографии специально не изучалось. Тринадцатое столетие здесь неудивительно: акцент пропаганды на личной значимости Святой земли для Бога логичным образом мог означать акцент на личной значимости крестового похода для Бога. Вследствие этого, аппеляции к личной заинтересованности Бога могли быть востребованными в пропаганде.

В хронике третьего крестового похода Historia peregrinorum епископ Страсбурга в своей проповеди говорит, что Бог «приглашает вас к себе на помощь» (ad suum vos invitât auxilium)[243]. В проповеди аббата Мартина, приведенной в хронике четвертого крестового похода Гюнтера из Паириса, также сообщается о Боге как об инициаторе предстоящей экспедиции. Одним из свидетельств использования аргумента божественной инициативы в то время является проповедь аббата Мартина, приведенная в хронике четвертого крестового похода Гюнтера из Паириса. Обращаясь к пастве, он говорит: «Слово мое вам, господа мои и братья мои, слово мое вам, и даже не мое, а Христа. Христос сам является действующим лицом этих слов, а я же являюсь лишь хрупким инструментом. Сегодня Христос обращается со своими словами через мои уста и оплакивает нанесенные Ему оскорбления»[244]. В булле Utinam Domini (1208), адресованной верующим Ломбардии и Марке, папа Иннокентий III пишет, что Бог лично взывает к помощи крестоносцев (весе ipse… ad suam subventionem auxilium nostrum quasi exhereditatus implorât)[245]. Согласно одному из писем папы Гонория III французскому королю (1223), Христос жалуется, что Его наследие обращено к чужакам (Christo quer-enti, quod hereditas eius ad alienos sit versa)[246]. В одном из писем Климента IV одному из легатов (1266) содержится мысль о Боге как об авторе призыва. Папа говорит: «Господь не удовлетворен лишь воплями своего викария и кричит сам, кричит громким голосом, кричит, говорю вам, как страшная труба» (ессе Dominus clamore vicarii non contentas, clamat ipse clamore valido, clamat, inquam, tuba terribili)[247]. В трактате «О проповеди креста» Гумберт Романский говорит о крестовом походе как о войне, на которую есть предписание «не только от церкви, но и от самого Бога» (porro bellum istud habet auctoritatem… non solum ab ecclesia, sed ab ipso Deo)[248]. Он же утверждал, что Бог «хочет испытать своих верных людей и узнать, кого волнует нанесенное Ему бесчестие, говоря: Кто восстанет за Меня, т. е. за мою честь, на лукавых [Пс. 93:16], т. е. чтобы отомстить за нанесенное Мне ими бесчестие?»[249].

Таким образом, встречаясь уже в записях речи папы в Клермоне (1095), аргумент наблюдается затем лишь в источниках XIII столетия. Есть серьезные основания полагать, что и это было частью общего поворота пропаганды в сторону подчеркивания личной значимости Святой земли для Бога: если лично важна Святая земля, значит, лично важен и сам крестовый поход.

Опираясь на соответствующие евангельские цитаты, пропаганда иногда характеризовала экспедицию и как следование за Богом с крестом. Получалось, что Бог как бы призывает взять на себя крест страданий крестового похода и последовать за Ним с крестом на плечах.