– Тьфу, блядь, – сказал я и тоже заплакал, хотя никто из моих одноклассников не спился, не стал проституткой и даже не имеет судимостей.

И я плакал, и пил джин-тоник, и снова плакал, и снова пил, но уже водку. Через неделю мне сообщили, что я уволен. В это время я почему-то находился на даче. Нет, работа в оппозиционном издании не для моей ранимой души.

– Зря, – сказал оператор. – Хорошо быть начальником.

– Я вот в армии сержантом был, – встрял шофер.

– Кто только тебя назначил? – сплюнул Жора.

– Мало ли, – говорю, – кого кем назначают.

Рассказ о том, как трудно быть Наполеоном

Армия – вот место, где сбываются мечты.

Гай Юлий Цезарь мечтал быть первым в Галлии, а не вторым в Риме. А стал первым в Галлии, а потом в Риме. А Наполеон стал первым во Франции, а потом в Европе. А Александр Невский стал первым на Неве, а потом на озере.

Только в армии делаются настоящие карьеры. Сравните Цезаря и Берлускони, Наполеона и Саркози, маршала Гречко и министра Сердюкова.

Но тяжело, скажу вам, даются эти карьеры. И нередко Тулон тут же оборачивается Ватерлоо.

Я в армии не служил. Я был на сборах в Лахденпохью. Готовился стать лейтенантом, а генералом стать вовсе не мечтал.

Хотя я, как и Наполеон, был артиллеристом. Только должность моя звучала несколько иначе – заместитель командира батареи по работе с личным составом. Вроде политрука, только по-современному, по-демократически. Да и на эту должность мне еще выучиться надо было.

На военной кафедре я учился плохо. Экзамены сдавал с восьмого раза. А как их сдашь?

Помнится, был у нас экзамен по устройству пушки. Ну и разных там аксессуаров, к пушке прилагаемых.

– Где, – спрашивает меня подполковник Стружанов, – у снаряда очко?

Я, конечно, удивился. Не думал я, что у снаряда очко имеется. Зачем ему, собственно, очко? Что он через него делает? Но тыркнул указкой вниз. Примерно в то место, где у снаряда было бы очко, будь он человеком.

– Правильно, – говорит подполковник Стружанов.

– Конечно, – говорю, – правильно, я же учил.

Это я, естественно, приврал. Не хватало мне еще анатомию снаряда изучать.

– А где, – не унимается подполковник, – у снаряда сосок?

Тут я совсем скис. Ну очко – это еще куда ни шло, но зачем снаряду сосок-то понадобился?

Я представил снаряд в виде девушки и ткнул куда-то в район груди.

Не попал. Оказывается, сосок у снаряда – это часть очка. Кто бы мог подумать?

Но до сборов я кое-как дотянул. Правда, большим уважением у начальства не пользовался.

Ехали мы на сборы и пили, как водится, водку. Выпил я водки и вышел в тамбур покурить. А там другой подполковник, который Артюхин, курит. Он тоже водки выпил и тоже решил покурить.

– Я, – говорит, – тебя на стрельбы не возьму. Будешь, – говорит, – на кухне картошку чистить.

И взыграла во мне, знаете ли, обида.

– Довольно обидные, – говорю, – ваши слова, товарищ подполковник. Очень обидные. Я, между прочим, физматшколу закончил и могу разлюбую, понимаешь, траекторию снаряда в два счета вычислить.

– Ладно, – говорит подполковник Артюхин, – не пзди. А физматшколу я учту.

И учел. Назначил меня журналистом. Я обрадовался. Думал, буду военным корреспондентом. Как Аркадий Гайдар. А еще лучше – как Константин Симонов. Потому что Симонов не погиб и вообще по большей части по штабам ошивался.

Выяснилось, что журналист на их жаргоне – это человек, который отвечает за классный журнал. То есть не за классный, а за взводный. И полагается за эту должность звание ефрейтора. А от ефрейтора, глядишь, и до генерала недалеко. Лиха беда начало.

И уже собрался я себе на курсантские погоны ефрейторскую лычку нашить, как потерял этот самый журнал. Ходили мы в лес топографию местности изучать, я журнал под задницу и подложил, чтобы униформу не зазеленить. Подложить-то подложил, а забрать забыл.

Из ефрейторов меня разжаловали. Хотели под трибунал отдать, да обошлось.

Вообще-то мы на сборах неплохо жили. Нам с командиром взвода повезло.

Когда мы учились на военной кафедре, командиром нашего взвода был Максим Резник, который нынче в Законодательном собрании депутатствует. А под конец обучения у нас сменился куратор. Подполковника Артюхина заменил майор, фамилию которого я забыл.

Майор был интеллигентным, что, впрочем, не добавляло ему ума. Он над кандидатской диссертацией по психологии трудился. Доказывал, что любое ничтожество можно – при желании – сделать уважаемым человеком. Это было задолго до того, как Медведев стал президентом, так что идея выглядела не бесспорной.

Майор-психолог снял Резника и назначил командиром студента по имени Дима. Дима имел рыжие волосы, носил усы и считался придурком. Его даже на пьянки не приглашали. С этим командиром мы и приехали на военные сборы.

На сборах нашей компании жилось очень хорошо. Дима почему-то нас боялся. Назначал в наряды только с нашего согласия. Никогда не спорил и лишь слегка раздражал постоянным заискиванием.

Каждый вечер мы ходили в увольнительную. Увольнительные подписывал старший лейтенант Шиман, выпускник биологического факультета. Он тоже нас боялся. Не так сильно, как прапорщика Соковича, но побаивался.

– А что по поводу вашей увольнительной думает командир взвода? – робко спрашивал Шиман.

– Он согласен, – отвечали мы и шли в Лахденпохью пить пиво.

Но однажды подполковник, наш бывший куратор, учинил разнос. И приказал разжаловать Диму, а командиром временно назначить Резника.

Первым делом Резник велел убрать с видного места банку с чаем, которая и послужила поводом для отставки Димы. Мы нехотя убрали.

– Сегодня мы в увольнительную не пойдем, – сказал Резник.

– Почему?

– На несколько дней мы должны стать образцовым взводом. Тогда меня назначат не временным, а постоянным командиром.

Мы покривили рожи, но от увольнительной отказались.

После отбоя Резник заявил:

– Сегодня мы водку пить не будем. И песен петь не будем. Вот когда меня утвердят командиром, тогда мы заживем вольготно.

А мы и так жили вольготно. До того как Резника назначили временным командиром. Нас вполне устраивало житье при Диме. А житье при Резнике как-то не радовало.

– Резник – друг, но вольности дороже, – рассудили мы.

На следующий день мы с приятелем маршировали, слушая плеер. Один наушник в его ухе, а другой – в моем.

Подполковник, как и предполагалось, пришел в бешенство. Резника разжаловали. Он полез в драку. Со мной. Потому что приятель был гораздо здоровее Резника. Драка прошла без последствий, зато командиром снова стал Дима. И мы снова каждый день ходили в Лахденпохью, а в наряды не ходили.