Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы любите рыбу? – негромко спросила Саша.
– Что?
Повернувшись к ней, Ярослава шумно выдохнула, точно готовилась дать сдачи.
– Вы рыбу любите?
– При чем тут… Это же метафора.
– Я понимаю, – отозвалась Саша терпеливым тоном. – Мой вопрос столь же метафоричен: вам нравится та жизнь, которую вы ведете?
С губ Ярославы слетел смешок:
– Шутите, что ли? Наш бизнес…
– Семейный, – ввернула Саша. – А вы мечтали именно об этом? Всю жизнь заниматься семейным бизнесом? Нефть качать?
Она снова приподняла узкий подбородок:
– Да что вы понимаете! На вас джинсы за пять тысяч…
– Ошибаетесь. За две.
– И вы беретесь учить меня жизни?!
– Ни в коей мере, – вмешался Артур. – Мы всего лишь хотим выяснить, кто убил вашего брата. А вы почему-то отказываетесь нам помочь. И это наводит на определенные мысли…
– Я вовсе не…
Логов легонько стукнул ладонью по столу:
– Сядьте.
– Что?
Ему показалось, будто Ярослава сейчас задохнется, но он продолжил давить:
– Где вы были в это время на самом деле?
Опустившись на стул, она бессильно ссутулилась. Ее плечи опустились, а лицо некрасиво обвисло, и теперь Венгровская выглядела на все сорок. Глядя в стол, она пробормотала:
– Я была… в цирке.
Сашкины глаза увеличились вдвое и засветились восторженной синевой. Артур и сам едва не завопил: «Вот черт! Бинго!»
Но Ярослава уже добавила тем же тусклым голосом:
– Я часто там бываю. Скучаю по брату. Только он не знает… Точнее, не знал, что я прихожу увидеть его… А вчера я даже не осталась на представление: сиделка позвонила, что папе стало хуже.
– И вы поехали к нему? Сиделка может это подтвердить?
Она пожала плечами:
– Ну конечно.
– В смысле «ну конечно, она подтвердит любые мои слова, если я того потребую, я же плачу ей»?
– Нет, – Ярослава тряхнула головой. – В том смысле, что я действительно приехала к отцу.
– Во сколько?
– Не знаю. Я не смотрела на часы. Меня волновало другое.
Она вдруг закрыла глаза и шумно втянула воздух:
– Надо было остаться в цирке…
Голос Артура зазвучал мягче:
– Разве ваше присутствие могло бы что-нибудь изменить?
Ее подбородок мелко задергался:
– Я столько раз спасала его… Вы даже не представляете! Мишка однажды с балкона свалился. Не убился бы, мы тогда на втором этаже жили, но внизу валялся его же велосипед! Я успела подскочить и отбросить его. А то переломался бы…
У него упало сердце: «Это не она». В эту минуту Логов уже знал это наверняка. А Ярослава продолжала вспоминать, глядя перед собой остановившимся взглядом…
* * *
Своей в этой непредсказуемой стране Марта Катилюте так и не стала. После развода с первым мужем, исчезнувшим в погоне за вечной юностью, год за годом выпускавшейся из средних школ, она почему-то решила, будто ей удастся спастись от серой прибалтийской тоски в России. Знала, что там жизнь как на пороховой бочке, но именно этого Марте и хотелось.
Только хваленые березы не добавили света ее жизни, она тосковала по янтарному теплу сосен. В Подмосковье они тоже росли, но казались злыми: неприветливо топорщили иглы, прогоняя чужестранку, глухо ворчали, покачивая верхушками. И стволы их были бурыми, угрюмыми…
Все эти годы Марте хотелось вернуться домой. Но Геннадий, за которого она, к собственному удивлению, вскоре вышла замуж, был как-то ненормально предан России. Даром что на четверть поляк… Его фамилию она предусмотрительно не взяла. Сослалась на ненужные трудности с переоформлением документов, с недвижимостью в Латвии, которая якобы должна достаться ей от бабушки. На самом деле копила силы, чтобы завтра начать собирать чемодан… Нет, не сегодня – завтра. И опять не сегодня.
Так тянулось годами, а Марта все не могла принять душой, что живет в Москве, нелюбимой и чужой, и замужем за сильным, слегка пугающим ее человеком, который был ей совершенно не нужен. Детей у них не было, хотя порой желание родить ребенка становилось просто мучительным, даже снились мельтешащие в воздухе пухлые ножки, которые она ловила губами. Но рожать от Стасовского? Без любви?
А потом в цирк пришел Миша… Заглянул в ее крошечный кабинет и, стоя в дверях, улыбнулся, чуть склонив голову к плечу. Это было так мило, что у нее зашлось сердце. Венгровский обходил всех по очереди, но у бухгалтера задержался, ведь Марта в первый же миг поняла: отпустить его ей не под силу… И сделала все, чтобы Миша задержался. Сначала на чашку кофе… Потом среди равнодушных чисел и унылых таблиц расцвела та самая любовь, о какой она только читала до сих пор.
И Марта сошла с ума. В путаных темных коридорах цирка, пропахших навозом и лошадиным потом, она искала его улыбчивое лицо, молодое тело, припадая к которому и сама становилась гибкой, юной, жадной до ласк, какой и не была никогда. До Мишиного появления у нее ни разу не кружилась голова оттого, что мужчина просто смотрел на нее… А уж когда сжимал ее руку!
Марта даже не отдавала себе отчета, что это она постоянно ищет его, будто жизнь превратилась в погоню за клочком радости. Идти по следу, сбивая лапы, чтобы хозяин просто погладил по голове… И мир поплывет, закружится разноцветной каруселью! Счастливый смех будет вырываться из горла.
Накануне его гибели Марте приснилось, будто она опять в родном городе. Вышла из обычного рейсового автобуса и оказалась в толпе вполне русских бомжей, таких на Площади трех вокзалов полно. Зажав ладонью нос, Марта пробивалась сквозь плотные ряды (откуда их столько?!), мысленно умоляя, чтобы только никто не тронул ее. И все же не удалось избежать кратких соприкосновений плечами, локтями, бедрами… Омерзение так сдавило горло, что потемнело в глазах. Но упасть под ноги этим грязным бродягам, ботинки которых воняли просто убийственно, казалось немыслимым.
«Как они добрались до моего Добеле?! – остро колотилось в мыслях. – Кто вообще пустил их в Латвию?»
– Кто пустил тебя в Москву? – внезапно проорал кто-то из них ей прямо в ухо.
Шарахнувшись, Марта резко обернулась: как смеют задавать ей такой вопрос? Она им не ровня! Разве такая женщина не имела права поселиться в столице России, если там даже подобное отребье привечают? А у нее высшее образование, она из хорошей семьи…
Но со всех сторон злобно зашелестело:
– Грязная сука… Какая же ты сука!
– Я не… Не смейте!
Марта беспомощно замахнулась, ударила вслепую, но неожиданно для себя попала кому-то по носу. По мерзкому сопливому носу…