Курахов взмахнул рукой перед самым моим лицом.

– Я ничего не видел! – с угрозой в голосе произнес он. – Запомните: я ничего не видел и ничего знаю. И не смейте впутывать меня в свои делишки. Не надо, не пытайтесь мне сказать что-либо еще – я закрою уши.

– Хорошо, – устало ответил я, понимая, что Курахов под угрозой смерти не станет слушать меня. – Я буду говорить только о том, что напрямую касается вас. Мне нужно задать вам несколько вопросов, касающиеся вашей падчерицы…

– Стоп, стоп, стоп! – снова перебил меня Курахов. Разговаривать с этим человеком было совершенно невыносимо. – Сколько можно вам повторять: не суйте нос в мою личную жизнь. Оставьте меня и Марину в покое!

От бессильной злобы я стиснул зубы, отвернулся и сел на песок. Черт с тобой, подумал я. Жлоб! Трус! Эгоист! Обойдусь без твоей вшивой помощи.

Кажется, у профессора в душе шевельнулось чувство жалости ко мне. Он некоторое время ходил кругами, затем подошел ко мне со спины и положил руку на плечо.

– Ладно, не обижайтесь на меня. Обещаю: если прижмет, я сразу попрошу вашей помощи. А пока же мне нужны уединение и покой… Вставайте, вставайте, уже второй час ночи.

Большую часть пути мы шли молча.

12

Гостиничный корпус встретил нас безмолвным сфинксом с пустыми глазницами – почти все постояльцы спали с открытыми настежь окнами. Утомленные дорогой и поздним часом, мы тяжело поднимались по ступеням, и хотя профессор бодрился, всячески доказывая мне неистощимость своей энергии, он приотстал, а потом и вовсе остановился на ступенях, не сводя глаз с черных оконных проемов.

– Постойте-ка, господин директор! – негромко произнес он и, не опуская лица, медленно добавил: – Я снова к вопросу о веселеньких нравах в вашей, так сказать, пятизвездочной ночлежке…

Я остановился, повернулся к нему. Своей неостроумной иронией он несколько притомил меня, и я не был готов снова вступить в очередной бесплодный спор, потому как смертельно хотел спать.

– Потрудитесь приподнять чело и взглянуть на окна моего номера… Да-да, единственные, которые закрыты… Не кажется ли вам, что там мерцает свет?

– Это, должно быть, отблески луны, – ответил я, даже не разглядев как следует профессорские окна.

Курахов мельком взглянул на меня и уничижительным тоном произнес:

– Я в восторге! И вы смеете называть себя частным сыщиком?

Кажется, я в самом деле попал впросак: в черных окнах пятого номера плыли тусклые блики то ли фонаря, то ли свечи, но я настолько устал от череды странных и зловещих событий сегодняшнего дня, что мне уже было наплевать на то, что сейчас происходило в профессорском номере.

– Я уже давно не сыщик, – ответил я равнодушно. – К тому же, это ваши проблемы.

– Что?! – возмутился профессор.

Я мстил ему, и он этого еще не понял.

– Валерий Петрович, я стараюсь не затронуть вашу личную жизнь… Спокойной ночи!

С этими словами я первым дошел до калитки и уже протянул руку, чтобы взяться за ручку, как профессор сильным рывком за плечо остановил меня.

– Стоять!! – сдавленным голосом произнес он. – Что вы, в самом деле?! Позер! Кокет! На вас бутылок не напасешься – вы в каждую намерены влезть.

– Что вы от меня хотите? – спокойно спросил я.

– Чтобы вы убрали с лица эту высокомерную маску! – продолжал шипеть профессор. – Она вам очень не идет. Если вы не в состоянии сейчас помочь мне, то не надо было предлагать свои услуги.

На его месте я бы провалился сквозь землю, но ни за что не стал бы просить помощи у такого зануды, как я. Но профессор, кажется, боялся идти в номер один. У него не было иного выхода, кроме как обратиться ко мне за помощью. К тому же он просто умирал от желания поймать того, кто перевернул вверх дном его номер.

Я мог бы еще поторговаться, набить себе цену, но в этом случае мы бы потеряли драгоценное время и наверняка упустили бы непрошеного гостя. Не раздражая более профессора своим гордым видом, я склонился к его уху и спросил:

– Вы когда-нибудь брали преступника голыми руками?

– М-да, – не сразу ответил он, и это было нечто среднее между "За кого вы меня принимаете?" и "Не хотелось бы получить пулю в живот".

Я кивнул головой, словно был вполне удовлетворен этим ответом, и подтолкнул профессора в тень забора.

– Слушайте меня, – зашептал я. – Сейчас я перекину вас через забор. Очень тихо поднимитесь на второй этаж по лестнице, плотно закрывая за собой все двери. К номеру подходите только одновременно со мной, и будьте все время ближе к стене. Смотрите в оба! Если преступник будет вооружен – падайте на пол.

Конечно, я немного театрализовал предстоящую операцию, но, в целом, против истины не согрешил: черт знает, кто там сейчас шарит у профессора в номере, и насколько он опасен.

– Понятно, – ответил профессор помрачнев. Его не слишком вдохновила перспектива брать голыми руками преступника. – Все это мне понятно. Одно только не укладывается в голове: вы, профессионал, обученный такого рода действиям, и я…

Наконец-то он сам всем расставил по местам. Я туп, как пробка, в истории, а он беспомощен, когда дело касается риска и физической работы. И к этому выводу мы так долго шли!

– Ладно! – кивнул я. – Запрете снаружи ножкой от стула дверь и будете ждать меня во дворе. А я сам поднимусь наверх по пожарной лестнице.

Профессор успокоился и полез на забор. Получилось не так тихо, как мне хотелось – Курахов спрыгнул на молодое абрикосовое дерево, листва зашуршала, вдобавок диким голосом взвыл спавший под деревом кот. Я с укором покачал головой, на что профессор пожал плечами и пробормотал что-то насчет притона для бездомных животных.

Пожарная лестница, точнее, ее символический огрызок, свисающий с крыши в двух метрах от земли, прогнулась под моей тяжестью и скрипнула. Я поморщился, мысленно отругал сам себя за то, что стал неловким и суетным, и полез наверх. Форточка торцевого окна, как всегда, была заперта –