– Вы уверены, что они не вернутся? – строго поинтересовался Головня. Чтобы перекрыть поднявшийся гвалт, ему пришлось повысить голос.

– В скором времени точно не придут, – сказал Пригоршня и стянул шляпу. – Командир, нам бы в тепло, а то не привыкли мы к такому дубаку. Там, откуда мы пришли, сейчас тепло.

– Идем со мной, – проговорил Головня, разворачиваясь. – Община благодарна вам, чужаки. Вы были возле орды, но не попали под власть нечисти, как вам это удалось?

– В нашем мире тоже есть нечисть, – заговорил я. – Мы научились от них защищаться, у нас с собой пара приборов, которые в этом помогают.

– Теперь понятно, – сказал старейшина и с ловкостью обезьяны принялся карабкаться по переплетению ветвей.

Мы с Пригоршней чувствовали себя неуклюжими детьми. Навстречу попадались люди, светящиеся счастьем, издали махали нам руками. Те, что были близко, лезли обниматься и благодарить. Такого я еще не видел и был слегка оглушен обрушившимся шквалом эмоций – они доставали и без «миелофона», который я спрятал в контейнер, чтобы совсем не сдуреть от чужого счастья. Просто День Победы какой-то! Чувствую, что нас тут будут чтить как героев, и монумент поставят. Точнее, вырежут из дерева.

– Пригоршня, ты когда-нибудь мечтал стать героем? – озвучил мысль я.

Напарник крякнул:

– Как-то нет. Но приятно, черт побери! Не так уж тут и плохо.

Год назад мы с Пригоршней ходили в Зону со сталкером по прозвищу Самочкин. Сам он называл себя Эндрю и на Самочкина обижался до слез. Зона любила его, особенно – пьяным. Видимо, веселил он Зону, и она до поры до времени его берегла. С виду интеллигентнейший человек от десяти капель спиртного превращался в бандерлога и тотчас терял адекватность: мог улечься посреди леса: «Мне здесь нравится, я тут живу», полезть в радиоактивную воду, повертеть голым задом перед стадом взбешенных кабанов, рвануть за любой подвернувшейся юбкой и огрести по морде. Видимо, Пригоршне слава вскружила голову, как Самочкину – водка, и он тоже решил остаться тут жить.

– Мне дома больше нравится, но если хочешь, оставайся, – съязвил я и чуть не сорвался с качающегося подвесного моста, где не было перил.

Понемногу рассвело, и мир обрел некую материальность, окрасился в привычные серые тона.

– Головня, – прокричал я. – Нам бы до Небесного города добраться. Может, карту нам дашь?

Старейшина промолчал, лишь жестом поманил за собой.

Мы поднялись в его жилище, выдолбленное в дереве. За столом сидел кряжистый мужик, похожий на престарелого гнома, с ярко-рыжей бородой, которая так и не поседела.

Завидев нас, гном поднялся и чуть склонил голову:

– Приветствую вас, гости. Я – старейшина Луч, от имени всей общины благодарю вас. По просьбе Головни я связался с Небесным городом и рассказал о вас, там очень заинтересовались и ждут на заставе.

– Спасибо, – кивнул я, уселся за стол напротив него, не зная, чему больше радоваться: хорошей новости или теплу.

Пригоршня опустился на лавку рядом. Тотчас появилась Мила с подносом, где был глиняный кувшин и тарелка с поджаренными кусками, видимо, мяса фибии.

– Благодаря вам полегло не только много нечисти, но и фибий, теперь у нас есть мясо, и можно неделю не ходить на охоту, – проворковала она, сервируя стол.

Хлеба, как я понял, у них не было. Гарниром служила каша из злаков, если издали посмотреть, зерна напоминали набухший овес. Что меня порадовало – огромные семечки, нарезанные ломтями. Какие же тут тогда орехи? Размером с голову – неделю есть можно? Вспомнился старинный анекдот: Мичурин полез на сосну за укропом, его арбузами завалило.

– Уважаемые старейшины, – проговорил я, косясь на Пригоршню, который уже начал дегустировать гигантские семечки. – Вы говорили, что связались с Небесным городом, и они нас ждут. Мне хотелось бы переговорить с кем-то из них, это можно устроить?

Луч потупился, пожевал ус и поднялся:

– Это надо обсудить с горожанами. Если они захотят.

– Думаю, захотят, – промычал Пригоршня с набитым ртом.

– Подождите меня здесь.

Когда старейшина открыл дверь, помещение наполнилось воплями ликования, ледяной ветер стеганул по ногам. Я поежился, взял кусок семечки. Она оказалась маслянистой и по вкусу напоминала что-то среднее между кедровым орехом и фундуком.

– Вкусная еда, – оценил Пригоршня, он все никак не мог наесться после дня впроголодь, а может, тому виной холод, что, как известно, стимулирует аппетит.

Среди местных толстяков не наблюдалось, значит, с пищей и у них были проблемы, и зимой они перебивались летними запасами.

Не прошло и десяти минут, как в дверном проеме возник Луч и поманил за собой:

– Гости, горожане хотят с вами поговорить.

Пригоршня тотчас вскочил и глянул на меня, я дожевал мясо фибии и зашагал к выходу.

Когда мы вышли на улицу, там уже вовсю шли гуляния, огней горело больше обычного, били то ли барабаны, то ли тамтамы, на небольшой поляне разожгли костер, и к нему понемногу стягивался народ, что было, на мой взгляд, непредусмотрительно, и я обратился к старейшине:

– На вашем месте я оставил бы наблюдателей на боевых постах. Вдруг нечисть вернется.

– Дозорные по-прежнему на местах. На подходах к поселку тоже часовые. Молодежь сейчас разделывает убитых фибий – в лесу все тихо, орда ушла.

Я поискал Мая, но не узнал его в толпе: у каждого третьего парня были длинные светлые волосы. Мы двинулись в сторону, противоположную той, где кипел бой. Почти рассвело, и взору открылась вторая часть деревни: здесь деревья были потолще, и в каждом стволе наблюдалось по три-четыре двери, соединяющиеся с центральными мостами с помощью подвесных лестниц. Женщины, спешащие в центр, несли котомки с едой. Нас узнавали и приветствовали, Пригоршне доставалось больше внимания и женских улыбок. Знал бы он, как они называют его шляпу!

По паутине мостов мы добрались до центральной поляны размером с футбольное поле, окруженной широчайшими стволами с многоэтажными жилищами. Никогда бы не подумал, что люди способны жить в поселке, одновременно напоминающем термитник и паучатник. Если подняться над деревьями, мосты и канаты наверняка будут похожи на паутину.

Над площадью, где собралась толпа человек в двести, мы направились к одному из исполинских стволов. Крепыш Луч взобрался по канату на толстую, в пару обхватов, ветку, цепляясь носками мокасин за выступы коры. Мы с Пригоршней последовали за ним и очутились возле округлого домика наподобие скворечника. Сделан он был из коры, а внутри – выстлан металлом, кое-где уже поржавевшим. На полке стоял металлический ящик типа советского радио, а под ним находилась клавиатура с множеством рычагов.

Загородив обзор, Луч принялся щелкать рычагами, донесся характерный свист ненастроенного радио, и вскоре сквозь него пробился сипловатый баритон: