Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Pourri. Он кому угодно объяснил бы, что означает это слово.
Всякое желание пойти в полицию тут же испарилось.
Джонатан засунул бумаги обратно.
— Они знали, что я американец, — проговорил он. — И ждали меня.
Симона кивнула, их взгляды встретились, и она прочитала в его глазах растерянность.
Джонатан посмотрел на кожаный чемодан и аккуратный бумажный пакет.
— Открывай, — сказал она. — В конце концов, надо выяснить, в чем тут дело.
Джонатан решил начать с пакета и складным ножом перерезал бечевку. Под бумагой оказалась блестящая черная коробка. В правом верхнем углу сияла золотая пластина с именем дизайнера.
— Богнер, — прочитала Симона. — Должно быть, это подарок.
— Похоже на то, — ответил Джонатан и разрезал ленточку.
Богнер — производитель эксклюзивной одежды, позволяющей завсегдатаям модных швейцарских курортов в тепле и с шиком проводить время в Альпах. В прошлом году, в октябре, по дороге в Шамони они с Эммой как-то заглянули ради шутки в один из бутиков Богнера. День был солнечный, этакий уик-энд между осенью и зимой, когда воздух уже становился колючим и кусачим.
— Что бы ты здесь себе выбрал? — спросила Эмма, пока они бродили между полками, чувствуя себя шпионами в тылу врага. «Врагами» были богатые снобы.
Джонатан показал на темно-серый свитер с вырезом лодочкой:
— Я бы взял вот этот.
— Считай, он твой.
— Правда? — Джонатан продолжал играть.
— Он тебе идет. Мы возьмем этот свитер, — сказала Эмма оказавшейся поблизости продавщице.
— Возьмем? — довольно громко переспросил Джонатан, рискуя быть разоблаченным.
Эмма кивнула и взяла его под руку.
— У меня есть заначка, — шепнула она ему на ухо и игриво куснула его.
— Мадам хранит заначку в коробке из-под обуви?
Эмма не ответила. Она уже серьезно разговаривала с продавщицей, не обращая внимания на Джонатана:
— Размер XL, пожалуйста. Упакуйте в подарочную коробку.
Ее голос уже не звучал ни таинственно, ни приглушенно. И взгляд тоже уже не был загадочным.
— Эмма, перестань, — вмешался Джонатан. — Хватит. Идем отсюда.
— Подожди, — настаивала она. — Ты заслужил подарок. А с меня причитается.
— За что?
— Не скажу.
Взглянув на ценник, Джонатан чуть не потерял сознание. Он буквально вытащил Эмму из магазина. Оказавшись на улице, они посмеялись над ее шалостью. Но при этом она метнула в него холодный взгляд, говоривший, что муж провинился и впал в немилость вплоть до особого уведомления.
Открыв коробку, Джонатан вспомнил выражение ее лица и медленно развернул тончайшую бумагу. В коробке лежало что-то темное.
— Красивый, — сказала Симона.
Он уже забыл, каким мягким был тот свитер из Шамони. Простой темно-серый свитер с вырезом лодочкой. Очень качественный и очень элегантный, хотя на первый взгляд ничего особенного, что, собственно, и делало его стильным. Джонатан провел рукой по горловине. Четырехслойный кашемир. Ничего мягче его нет на свете. Стоил он тысячу шестьсот долларов. Половину его месячной зарплаты.
«У меня есть заначка».
Это и был тот подарок на день рождения, о котором она говорила управляющему «Белльвю»?
Джонатан убрал свитер обратно в коробку. На счете у доктора Рэнсома и его жены было всего каких-то пятнадцать тысяч швейцарских франков. Около двенадцати тысяч долларов. И это притом, что за гостиницу еще не заплачено.
Отложив коробку, он взялся за чемодан. Где-то в глубине души Джонатан чувствовал, что содержимое чемодана не предназначалось для посторонних глаз. «Тот, кто подслушивает у закрытой двери, вряд ли услышит о себе что-то хорошее», — говорила ему в детстве мать. Но Джонатан больше не верил в хорошее и плохое. Теперь для него существовали только правда и ложь. Он уже не мог остановиться и не заглянуть в чемодан, так же как раньше не смог просто взять и выбросить багажные квитанции. Он словно открывал расписную русскую матрешку, а в ней оказывалась другая — поменьше, а в той — еще одна…
Молния запиралась на золотой замочек. Джонатан взглянул на Симону, и она молча кивнула. Он вонзил лезвие в кожу чемодана и сделал надрез по всей длине.
Первое, что он увидел, — папка на молнии, в которой лежали ключи от автомобиля «мерседес-бенц» и нарисованная от руки карта. На ней квадратиком был помечен вокзал, а прямоугольником — парковка с меткой «X». Ландквартский вокзал? Хотя мало ли в Швейцарии железнодорожных вокзалов!
Ниже в чемодане обнаружился темно-синий брючный костюм из крепа и светлая кремовая блузка. В стиле подтянутых офисных работников Франкфурта и Лондона. Дамочек, деловито спешащих через залы аэропорта на каблуках высотой двенадцать сантиметров. На плече сумка с ноутбуком, к уху прижат мобильный телефон… Под костюмом лежало шикарное черное кружевное белье, которое могло бы завести кого угодно.
Следующим шел набор косметики. Джонатан покопался и в нем. Тушь. Подводка для глаз. Помада. Тональный крем, румяна и, прости господи, накладные ресницы. И конечно, духи: «Tender Poison»[12]от «Диор».
«А какими пользовалась Эмма?» — задал он себе вопрос. Она всегда была верна «Devon Dawn»[13]от «Эспри». Эмма Роуз. Английская роза по имени и по сути.
Под всякими там тюбиками, баночками и пудреницами он обнаружил атласный мешочек, перевязанный изысканной золотой тесьмой. Не церемонясь, Джонатан открыл мешочек. Внутри лежали прямо-таки пиратские трофеи — браслет от «Картье», часики с изумрудами, бриллиантовые серьги и золотое колье-сетка. У него было не много опыта по части ювелирных изделий, но определить, что это не бижутерия, он был вполне в состоянии.
Джонатан поднял взгляд и увидел, что Симона смотрит на него во все глаза. Он чувствовал, что думают они об одном и том же. Их Эмма не носила деловые костюмы. Их Эмма не красила губы ярко-красной помадой. Она не пользовалась накладными ресницами и не душилась за ушком «Tender Poison». И у нее не было драгоценностей, доставшихся ей по наследству. Ему казалось, он держит в руках вещи какой-то другой женщины.
Симона рассматривала кольцо из мешочка.
— Э.А.К., — прочитала она. — Знаешь кого-нибудь с такими инициалами?
— Нет. А что?
— Вот, смотри, здесь на внутренней стороне. — На обручальном кольце было выгравировано «Э.А.К. 8-2-00». — Вот кому оно принадлежит, — сказала Симона. — Госпоже Э.А.К., которая вышла замуж второго августа двухтысячного года. Может, какая-нибудь Эммина подруга?