— Ах, — вздыхаю я, обводя взглядом помещение. — Клубная сцена.

— Ну да! — Джей Ди нервно следует за мной по пятам, при этом оба мы прихлебываем из купленных им бутылок диетического «Snapple» со вкусом дыни и лесных ягод.

— Есть в этом какая-то красота, Джей Ди, — говорю я. — Ну признай же это, гомик противный. Признай!

— Виктор, я…

— Я знаю, что ты падаешь в обморок уже от одного моего мужественного запаха.

— Виктор, только не нужно привязываться к этому месту, — предостерегает Джей Ди. — Ты же знаешь, что клуб этот будет жить недолго, что в клубном бизнесе вообще все меняется крайне стремительно.

— Это ты будешь жить недолго, — говорю я, проводя рукой по холодному граниту стойки.

— Ты вкладываешь в него массу энергии, а затем все те люди, которые делали это место красивым и интересным, — не надо ржать, прошу тебя! — уходят куда-нибудь в другое место.

Я зеваю.

— Звучит точь-в-точь как история гомосексуальной связи.

— Извини, дорогуша, мы немного заблудились!

Это говорит Уэверли Спиэр, наш дизайнер по интерьерам, вылитая Паркер Поузи. Она явилась в темных очках, в обтягивающем брючном костюме, шерстяном берете, а за ней по следам плетется парочка: какая-то рэпперша жуткого вида и рокер-нытик в футболке с надписью «Я — КОРОЛЬ ЕБЛИ».

— Почему опоздала, зайка?

— Я заблудилась в вестибюле Paramount, — говорит Уэверли. — Я пошла по лестнице вверх, вместо того чтобы пойти по лестнице вниз.

— А…

— Плюс, ну, в общем… — она роется в своей черной сумочке от Todd Oldham, усеянной граненым хрусталем, — Харли Томпсон в городе.

— Продолжай.

— Харли Томпсон в городе.

— Но разве он не должен сейчас находиться на съемках продолжения «Sun City 2»? Я имею в виду «Sun City 3», — спрашиваю я, слегка негодуя. — В Финиксе?[30]

Уэверли отделяется от сопровождающих ее зомби и уволакивает меня в сторонку от Джей Ди.

— Харли Томпсон, Виктор, находится в Paramount, в номере люкс, где обычно останавливается Селин Дион, и пытается, как это, уговорить кое-кого сделать это без презерватива.

— Так Харли Томпсон не в Финиксе?

— Об этом знают уже несколько человек, — резко переходит она на шепот. — Но никто не знает, почему он здесь.

— А в этой комнате кто об этом знает? Только не говори мне, что один из этих кретинов, которых ты притащила с собой.

— Попробуем выразиться следующим образом: Шерри Гибсон некоторое время не сможет больше сниматься в «Вечеринках на пляже».

Уэверли жадно затягивается сигаретой.

— Шерри Гибсон, Харли Томпсон — кажется, я улавливаю связь. Друзья, любовники, большой пиар.

— Он подсел на крэк так мощно, что ему пришлось покинуть съемочную площадку после того, как он ударил Шерри Гибсон прямо по лицу, и теперь он поселился в Paramount под именем Кэрри Фишера.

— Так что, он не будет сниматься в «Sun City»?

— А Шерри Гибсон похожа на заплаканного енота.

— Кто-нибудь знает об этом?

— Никто, кроме moi.

— Кто такой Муа?

— Это я, Виктор.

— Держу губы на замке.

Я отхожу в сторону, хлопаю в ладоши, так что все присутствующие подпрыгивают, и выхожу на середину танцпола.

— Уэверли, я хочу минималистский интерьер без особых примет. Что-нибудь элегантно-индустриальное.

— Но с налетом космополитизма? — спрашивает она, едва поспевая за мной и закуривая на ходу еще одну «Бенсон энд Хеджес Ментол 100».

— Для девяностых годов характерны прямота и искренность. Давай-ка подумаем в этом направлении, — говорю я, продолжая расхаживать по залу. — Я хочу что-нибудь подсознательно классическое, чтобы отсутствовало разграничение между интерьером и экстерьером, формальным и повседневным, сухим и мокрым, черным и белым, полным и пустым — о Боже мой, дайте мне кто-нибудь холодный компресс!

— Ты хочешь простоты, зайка?

— Я хочу делового подхода к ночной жизни. Я закуриваю «Мальборо».

— Продолжай говорить в этом духе, зайка, мы уже на пути к победе.

— Чтобы оставаться на плаву, Уэверли, следует поддерживать репутацию хорошего бизнесмена и крутого во всех отношениях парня одновременно. — Я выдерживаю паузу. — А я — во всех отношениях крутой парень.

— И, эээ, бизнесмен? — спрашивает Джей Ди.

— Я слишком крут, чтобы отвечать на такие вопросы, зайка, — говорю, затягиваясь. — Вы что, не видели меня на обложке «Youth Quake»?

— Нет, но… — говорит Уэверли, тут до нее доходит, и она восклицает: — Ах, так это был ты! Ты выглядел просто великолепно!

— Угу, — говорю я с некоторым сомнением в голосе.

— Но я видела тебя на показе Кельвина Кляйна, зайка, и…

— Я не был на показе Кельвина Кляйна, зайка, а заметила ли ты, что вся эта стена выкрашена в цвет «песто»[31], а это — нарушение всех табу, а, пупсик?

— De rigueur[32], — изрекает отпадное юное создание за спиной у Уэверли.

— Виктор, — говорит та, — это Руби. Она — дизайнер мисок.

— Дизайнер мисок? Ни фига себе!

— Она делает миски из всяких материалов типа риса, — продолжает Уэверли, глядя мне прямо в глаза.

— Миски из риса? Ни фига себе! — Я тоже смотрю ей прямо в глаза. — Ты что, не слышала, что я один раз уже сказал «ни фига себе!».

Рокер-нытик тем временем выползает на середину танцпола и впадает там в транс, разглядывая зеркальные шары.

— А этот гоблин здесь зачем?

— Феликс раньше работал на Gap, — говорит Уэверли, вдыхая и выдыхая дым. — Потом он рисовал декорации для съемок «Real World» на Бали.

— Не смей упоминать при мне это шоу! — скриплю я зубами.

— Извини, дорогуша, сейчас такая рань! Но прошу тебя, будь поласковее с Феликсом — он только что из нарколечебницы.

— А что с ним случилось — алебастром траванулся?

— Он дружит с Блоупоп и Пикл, а недавно сделал для Конни Чанг, Джеффа Цукера, Изабеллы Росселлини и Сары Джессики Паркер дизайн, эээ, санузлов.