— Зараза.

София уже направилась в гостиную.

— Точно. С такой чумной заразой и разговаривать тошно. Давай не будем об этом, ладно? Я не хочу об этом даже думать, но не получается. И я хочу, чтобы ты была мне другом, а не врачом. Пусть только сегодня. Так что я пойду и напою страждущих. Не злись.

До конца вечера компания обсуждала цвет стен в прихожей, какой он есть и каким должен стать — желательно через неделю. Для человека, который никогда не выказывал интереса к домашнему ремонту и полагал, что засохший цветок в горшке, купленный на гаражной распродаже, сгодится в качестве подарка на новоселье, София приняла чересчур жаркое участие в дискуссии. Словно ей и вправду было не безразлично. Пит отметил перемену в ее поведении, когда вместе с Бет наводил порядок после ухода гостей.

— Оттенки ей по фигу, идиот! Она всего лишь избегала разговора о том, что ее на самом деле волнует, — рявкнула Бет, срывая злость — София, больная спина, чересчур активные дети — на ни в чем не повинном муже.

Тот настолько привык к дурному характеру жены, что уже не обращал внимания на крик.

— Правда? А что с ней?

— Тебе знать не обязательно. — Бет швырнула ему кухонное полотенце и вышла, крикнув на ходу: — Синяя! Прихожая должна быть синей. Завтра же, а лучше сегодня.

Она легла в постель, забылась сном, то и дело нарушаемым детьми, а Пит принялся за работу. К утру с грунтовкой было покончено.

В воскресенье днем София осталась дома одна. Вечером ей предстояло работать, Джеймс с Мартой уехали на выходные. Их отсутствие означало, что ей никто не помешает. Никто не услышит ее воплей. Или плача. Неважно. Сейчас или никогда. Лучше бы никогда.

София глубоко вдохнула и ринулась в аптеку, как в атаку: купила два разных теста на беременность в двух разных аптеках. В ближайшую она ни за что бы не пошла, а в первой, куда заглянула, была слишком большая очередь. Потому она опять села в автобус и поехала на другой конец Лондона. Несмотря на панику, она заметила перемену в том, как на нее поглядывали продавцы. Пять лет назад мужчина за прилавком глянул бы на нее с жалостью или враждебностью, женщина — с пониманием и товарищеским сочувствием. Теперь же они ей улыбались. Мужчины, женщины и дети. Хотя фигура у Софии великолепная, кожа — отменная, но видно было, что ей уже не двадцать, что она уже не девчонка, застигнутая врасплох. София выглядела как женщина, а не как подросток, и предполагалось, что она завопит от радости, когда полоска окрасится в синий цвет. Синий. Она, в отличие от Бет, этот цвет не любила. София не планировала беременность, но верила словам Габриэля о том, что обратной дороги нет и ничего тут не поделаешь. София не представляла, как себя поведет, если он окажется прав, и продолжала надеяться, что ей удастся выйти сухой из воды.

Накануне она ничего не ела, но выпила литра три воды — за два с половиной дня. Похудела, осунулась, глаза потухли, но выглядела все равно замечательно. София всегда хорошо выглядела, невзирая ни на что — даже когда геройствовала на героине. Даже посреди зимы с текущим носом и традиционным бронхитом. Больную Софию никогда толком не жалели, ее недомоганий просто не замечали. Постилась она не намеренно, но, похоже, не напрасно. Аппетит отсутствовал, потому что тело лучше знало, что его ждет. София тоже знала, что ее ждет, но предпочитала это не обсуждать. Даже сама с собой. И уж тем более с ноющим желудком. А тонкие полоски оказались синими. Как вены, выпирающие на запястьях и локтевых впадинах, пульсирующие в висках. Оба теста выдали синеву. Помочилась, выждала необходимое время — трехминутную вечность, после чего обе полоски ярко посинели. От сочного цвета некуда было деться, синие волны поплыли перед увлажнившимися глазами Софии, синее море, синее небо, синь без конца и края. У Софии мелькнула мысль: не отнести ли одну полоску Бет — это именно тот цвет, который ей нужен для прихожей. А потом ее вырвало, и она заплакала. И вспомнила о еде, забыла о еде, налила себе бокал вина, еще поплакала и легла спать. В три часа дня. Самое подходящее время. Тяжелая синева, темнее, чем тесты на беременность, дождавшись своего часа, плотно укутала Софию. И сгустилась темная ночь.

Когда София проснулась, Габриэль был на месте. Ей хотелось выгнать его, велеть выметаться из квартиры. Но она промолчала. Его присутствие странным образом усмиряло панику и страх, растерянность и гнев. И, кроме того, он понимал, что происходит. С кем еще она могла поговорить, кто еще ей поверит? Но дело было не только в том, что этот парень твердо и наперед знал, что будет. До Софии постепенно дошло, что рядом с ним ей и впрямь спокойнее. Вот он сидит на краешке кровати, ласково гладит ей лодыжку, и она уже чувствует себя иначе. Защищенной. От него веяло покоем, которого она не испытывала с детства, с тех пор, как забиралась к матери на колени и ныряла под розовый халат, укрываясь в этом прожженном сигаретами, нейлоновом чреве от остального мира. В ту пору София в поисках безопасности не брезговала ничем — даже розовой синтетикой.

Она опять задремала и проснулась сердитой. У нее накопилось множество вопросов. К сожалению, Габриэль не располагал тем же числом ответов. София носилась по квартире — на нее опять напала безудержная страсть к чистоте, — а он ходил за ней по пятам, стараясь изо всех сил успокоить и обнадежить. Но его силы тратились впустую.

— А что я скажу родителям? — Свалив посуду в раковину, София повернула кран с такой силой, что вода брызнула во все стороны.

— Не знаю. Но ты ведь взрослая женщина, не какой-нибудь подросток, правда?

София свирепо глянула на него:

— Я живу одна. У меня нет любовника. И я не собиралась становиться матерью, в любом случае не сейчас и не в одиночку. В мои планы ничего подобного не входило. Повторяю, что я скажу родителям?

Габриэль пожал плечами. Этой проблемы он явно не предвидел, а если и предвидел, то решения для нее не нашел.

— И как мне объясняться с друзьями? — продолжала София. — «А, кстати, я беременна… папашу просят не беспокоиться».

— Понимаю, тебе придется трудно, но…

— Ты ничего не понимаешь. И чем мне зарабатывать на жизнь? — Доставая из-под раковины средство для мытья посуды, София обрушила с полдюжины старых пластиковых бутылок с жидкостями и порошками, в основном неиспользованных и даже не открытых. — Много ты знаешь беременных стриптизерш?

— Ни одной. То есть не знал, пока с тобой не познакомился.

— Не обольщайся, ангел мой, ты ничего обо мне не знаешь.

— Наверное, ты можешь устроиться на другую работу.

— Отлично! Замечательно. Другая работа. Какой ты умный. Ничего другого я не умею делать, если ты еще не понял. Потому и пляшу в идиотском ночном клубе. Только это у меня хорошо получается.

Габриэль положил ладони на напрягшиеся плечи Софии.

— Нет, это неправда, у тебя многое получается. Ты очень способная девушка.