– Знаете, миссис Ларкин, не мне эту историю рассказывать. Мерритт – мой лучший друг; я бы оказал ему плохую услугу, поделившись ею, коль скоро он сам здесь и может это сделать. Но, – мужчина опустил руки, – я вас уверяю, что в мире есть лишь несколько людей лучше, чем он. У него доброе сердце. Думаю, вы двое – и кто там к вам еще присоединится – отлично поладите.

Она кивнула, и мистер Портендорфер удалился вниз по коридору в комнату Мерритта. Хюльда задержалась в дверях, задумавшись. Не так уж и странно, что мужчина – мальчик – мог какое-то время пожить в другой семье. Она могла бы подобрать для этого дюжину причин. Но вот то, как мистер Портендорфер защищал эту историю, разожгло ее любопытство.

Какие проблемы были у мистера Фернсби с его отцом? Почему он не держал в доме алкоголь? И почему унаследовал этот всеми забытый дом, оставленный гнить на островке посреди бухты Наррагансетт?

По совести, это было не ее дело. Но невмешательство в дела клиента уже однажды причинило ей боль. Не то чтобы Хюльда думала, что здесь все кончится такой же катастрофой, как в Горс Энде, но ей хотелось знать.

Похоже, источник магии этого места – не единственный секрет, который придется раскрыть Хюльде.

* * *

Мерритту требовались клей по дереву и еще гвозди, но, учитывая его ограничения, работа продвигалась неплохо.

Мерритт полдня провел на кухне, чуть не забыл поесть, измерял, отпиливал и шлифовал доски. Когда устал, занялся дверцей шкафчика, затем оттер столько гари, сколько смог, то есть почти всю – дом не позволил ему зайти со спичками слишком далеко. Один-единственный раз он остановился, чтобы посмотреть на подоконник, сожравший шарф Скарлет, но Мерритт не хотел об этом долго думать. В данный момент он все равно ничего не мог с этим поделать.

Хюльда заходила пару раз, но ничего не говорила, просто смотрела. Флетчер тоже приходил, болтал с ним, пока он работал, заставлял его поесть. Мерритт был благодарен другу за то, что тот так быстро сорвался с места и приехал к нему на помощь. У них выработался своеобразный цикл, хотя ни тот, ни другой никогда об этом не говорили.

В течение этого дня Мерритт понемногу отодвигал прочь свою тьму, как разросшуюся кутикулу, пока снова почти не почувствовал себя собой. Флетчеру завтра утром нужно было возвращаться в Бостон к своей бухгалтерской работе, а Мерритт… Мерритт справится. С этой жизнью. С этим домом. С этими переменами. Уж что-что, а приспосабливаться он умел.

Солнце уже наполовину село, когда Мерритт встал и, потянувшись, расправил спину. Ремонт был небезупречен. Древесина не подходила. Часть провала все еще было видно. Но шкафчики выглядели почти нетронутыми, и никто не сломает ноги, ходя по полу, так что это был успех.

Прогресс.

Голоса Хюльды и Флетчера мягко доносились из столовой. В кухне было всего три амулета, включая тот, что на нем, а Хюльда уже несколько часов назад велела его снять.

– А какие будут последствия, если не сниму? – спросил он.

– Несварение желудка и упрямство, к одному из двух вы еще непривычны, – парировала она.

Мерритт усмехнулся и сделал шаг назад, чтобы убедиться, что ничего не пропустил. Подобрал погнутый гвоздь и положил его в карман. Взглянул на трещину с локоть длиной, которую не смог залатать, в темный погреб внизу.

Хотел бы он понимать этот дом, но даже эксперт еще в нем не разобралась. А еще хотелось бы, чтобы дом понимал его. Способен ли он вообще на такое? Хюльда, видимо, полагала, что да, иначе бы с ним не разговаривала.

Мерритт пересек кухню, закрыл ящик с инструментами.

Дом был старым. Адвокат сказал, что здесь уже сотню лет официально никто не жил. Очень долгий срок для дома, стоящего пустым.

Мерритт снова взглянул на трещину, обдумывая это. Вспомнил одно из предположений, что Хюльда выдвинула, пока он сидел в погребе. Замерев, прислушался к стенам, потолку, окну.

Раздался тихий скрип, хотя снаружи не было ветра, а наверху – людей.

Никого.

Идея Мерритта обрела плотность, прилепившись к нему, как репей к рубашке, причиняющий неудобство, требующий его заметить. Писатель закусил губу и попытался его отодрать, но в итоге лишь нашел рядом еще один репей.

Он всегда считал, что очень хорош в метафорах.

Мерритт выскользнул из кухни, не слишком опасаясь, что его защемит дверью, и прошел через уже темную комнату для завтраков в столовую, где зачарованная лампа Хюльды ярко светила из центра стола. Флетчер откинулся на спинку стула, лицом к окну, а не к Мерритту, глядя на вязы, озаренные фиолетовым закатом. Хюльда уткнулась носом в буфет и книгу рецептов, что лежала у нее на локте.

Мерритт проскользнул мимо обоих в приемную. Мимо амулета на перилах и вверх по лестнице. Дорога налево была безопасна и ограждена. А вот направо…

Несколько клубящихся теней свернулись в коридоре. Библиотека была тихой. Может, Хюльда усмирила ее, а может, она просто ждала, пока приблизится мишень, чтобы снова начать швыряться книгами.

Собравшись с духом, Мерритт пошел направо, мимо спальни и библиотеки, к двери гостиной. Он открыл ее.

Окна вернулись, впуская в комнату фиолетовые, оранжевые и красные отблески солнца. Они падали на стулья и диван, на темный камин, живописный портрет на стене и на пустой угол, в котором когда-то, вероятно, могли стоять фортепиано или арфа. Что-то такого размера. Пока Мерритт смотрел, дымные завитки перегруппировались в углу, приглушая закат. Ковер вздыбился, как шерсть встревоженного кота.

Мурашки пробежали по рукам Мерритта. Один за другим, он разжал пальцы на дверной ручке.

И шагнул внутрь.

Дверь не захлопнулась за ним, но, идя к центру комнаты, Мерритт слышал, как она скрипнула петлями, закрываясь медленно, словно рукой опытного любовника. Доски пола заскрежетали, а плинтуса отошли от стен. Дом сердился, и Мерритт это чувствовал. Он почти… слышал это.

Затем похолодевшими пальцами Мерритт снял амулет с шеи и отбросил назад.

Дальняя стена отделилась от остальных и кинулась вперед, сшибая мебель с пути, переворачивая ковер, готовясь нанести удар, который переломал бы ему все кости…

Мерритт закрыл глаза и сжал кулаки…

Стена остановилась совсем близко, обдав его воздухом, сдув волосы с лица. Когда Мерритт открыл глаза, она была всего в дюйме от его носа.

Он думал, дом сделает что-то еще. Отрастит шипы, подбросит его вверх, раздавит.

Дом ждал. Дом дышал.

Когда сердце вернулось на положенное место, Мерритт прошептал:

– Тебе, наверное, одиноко?

Стена перед ним