Во всяком случае, это сущие пустяки и завтра ничего не будет, — закончила Рита.

Сам отлично понимаю пустячность этой ранки, а все же мне не по себе: вспоминается умершая мать… и все…

Я почти забыл, что недосказал тебе своей истории; извини, и сегодня этого не сделаю. Нет времени: решил тотчас же отправиться в город и завтра к утру привезти оттуда врача.

Рита наотрез отказалась от медицинской помощи, придется прибегнуть к хитрости.

Я уже знаю, что в городе живет старый домашний доктор моего отца и матери. Он очень стар, но не дряхл. Практику он совсем оставил, а живет на ренту, полученную от отца, и весь погрузился в науку.

Попрошу его приехать в замок не как доктора, а как старого друга.

Пока прощай; письмо в одну сторону, а я в другую.

Д.

— Но довольно ли на сегодня, — сказал Гарри, —я вижу, у Карла Ивановича такая толстая пачка, что хватит еще на целый вечер.

Гости не могли не согласиться с желанием хозяина, и, прощаясь, один, за другим стали выходить из столовой.

— Скоро остались только Джемс и капитан Райт.

Райт молча курил; он точно тянул время пребывания в столовой.

Джемс, весь вечер за ним наблюдавший, был поражен его серым цветом лица.

— Райт, что с тобой? Ты болен? — спросил озабоченно Джемс.

Капитал вздрогнул и сердито взглянул, на говорившего, но увидев дружеское лицо Джемса, он тяжело вздохнули, положив ему руку на плечо и сказал:

— Джемми, ты, кажется, прав: я болен, я схожу ума.

— Райт, что за идея, что с тобой? — вскричал Джемс.

— Хорошо, Джемми, я скажу тебе, но ты никому ничего не должен говорить. Согласен?

— Ну, конечно же, говори.

Капитан закурил новую сигару и после небольшого молчания начал:

— Это началось недавно. Вернее, с той ночи, как я согласился лечь в комнату привидений. Нечего тебе и говорить, что в привидения я не верил и ничего не боялся.

— Ну, еще бы, — искренне вставил Джемс.

— В комнате было душно; я открыл окно и вскоре задремал. Сколько прошло времени, не знаю, но внезапно, точно от толчка, я очнулся: в комнате слышался шелест, ну, точь-в-точь, как от женского шелкового платья; пряный запах лаванды ударил в нос.

А это из шифоньера, что открывал давеча Гарри, и шелестят от ветра занавесы на окне, — подумал я и совершенно спокойно взял сигару и зажег спичку.

При свете спички между складок кроватных занавесей я ясно увидел прекрасную женскую ручку, на пальце которой сверкал дорогой бриллиант.

Занавесы тихо шелохнулись, и в образовавшуюся щель заглянуло женское личико. Страшно бледное, с большими черными глазами. Черные локоны были украшены чем-то вроде короны, а на шее лежала нитка розовых кораллов.

Я остолбенел.

Догоравшая спичка обожгла мне пальцы и заставила очнуться.

Все погрузилось во мрак.

Вскочить, зажечь свечу было делом одной минуты. Занавесы на окне тихо колебались, хотя на воздухе не было ни малейшего ветерка; в этом я вполне убедился, поднеся зажженную свечу к открытому окну.

Осмотрев еще раз двери и замки, я снова лег. Сон бежал меня.

С сигарой во рту, вспоминая все мелочи, я старался дать себе отчет в виденном, невольно, время от времени, посматривая на то место, где явилось видение.

Ты, конечно, знаешь свойство лучших бриллиантов Индии, быть мертвыми при хорошем освещении и, напротив, в темноте, при малейшем луче света, играть и блестеть, как звезды.

— Ты вспоминаешь об ожерелье индийской богини Дурги? — спросил Джемс.

— Ну да. Такой же точно свет, вернее, игру света я видел при вспышках мой сигары между складок постельных занавесей.

Докурив сигару, я снова встал, снова все осмотрел — и опять тщетно.

Больше я уже не ложился.

На другой день Гарри приказал сдвинуть шифоньер в угол и за ним, как и предполагали, оказалась дверь в таинственную комнату.

Воспользовавшись присутствием слуг, я распорядился подобрать занавесы у кровати, объясняя это невыносимой жарой.

Днем я совершенно забыл о ночном приключении и, ложась спать, не вспомнил даже о нем.

Среди ночи чувствую струю холодного затхлого воздуха. Открываю глаза. Широкая полоса лунного света тянется от окна, где осталась щель между занавесами через мою кровать, прямо к тому месту на стене, где стоял шифоньер.

Смотрю. Дверь в таинственную комнату открыта, и на дороге стоит женская фигура.

То же самое лицо, что я видел накануне; только теперь я ее вижу всю.

Чудная, сказочная красавица: высокая, стройная фигура, голубое шелковое платье не скрывает роскошных форм, его складки, в лучах месяца, как-то особенно мерцают и переливаются. Розовые кораллы покачиваются от дыхания груди. То, что я принял за корону на голове, край красивой высокой гребенки.

Через минуту она тихо приблизилась к моей кровати и остановилась.

Ощущение холода стало сильнее, также и смешанный запах лаванды и затхлости. Большие черные глаза были устремлены на меня; я не выдержал и поднялся.

В тот же миг она исчезла.

Ушла ли она назад в комнату, скрылась ли за оконными занавесами — не знаю. Она точно растаяла.

Целую ночь я не спал, снова поджидая ее.

— Что это, Джемми? — закончил Райт.

— Галлюцинация.

— Помилуй, Джемми, у меня, капитана Райта, и галлюцинация! Но слушай, я жду ночи, как любовник, свидания и… и боюсь, ведь это путь в сумасшедший дом.

— Почему ты ничего не сказал доктору?

— Что доктор, я или сам должен с этим справиться или погибнуть.

— Хочешь, Райт, я посижу сегодня с тобой, — предложил Джемс.

— Хорошо, Джемми.

Приказали подать рому и сигар в спальню Райта и отпустили слуг.

Долго беседовали друзья.

В открытое окно лился лунный свет и аромат сада.

Вспоминали прошлое, говорили о будущем, но мало-помалу разговор становился вялым, одолевала дремота…

В полной тишине вдруг раздался нежный звук, точно кто тихо коснулся лютни, еще и еще аккорд…

Друзья насторожились… И вот таинственная дверь плавно открылась, ив ней показалась женщина.

Джемс должен был сознаться, что Райт, не преувеличивая, назвал ее сказочной красавицей. Но в то же время ему показалось, что где-то когда-то он уже видел ее. Быть может, наяву, быть может, во сне, но видел, видел.

Царственная, но в то же время нежная осанка, черные локоны, мраморная шея, и как красиво покоятся на ней розовые кораллы. А глаза, эти черные звезды?!