Она умерла у него на руках.

Он и теперь вынужден был каждый день делить постель с новой женщиной, а если не мог найти женщину, то с мужчиной, хотя собственный пол никогда не привлекал его. Для демона Разврата разницы не было — секс есть секс. Это обстоятельство вызывало у Париса жгучий стыд.

И все же кое-что изменилось. Теперь, чтобы заняться сексом, ему приходилось представлять себе лицо Сиенны. Он вынужден был рисовать в своем воображении ее лицо, чтобы довести дело до конца, потому что каждая клеточка его тела знала — женщина под ним не та. Не тот запах, не те изгибы тела, не тот голос. Все не то.

Сегодня будет то же самое. И завтра. И послезавтра, и через много-много дней. Вечность. И не было конца этому. Только смерть, которую он еще не заслужил. Он не мог позволить себе умереть, пока не отомстит за Сиенну. Но случится ли это когда-нибудь?

«Ты не любил ее. Это было наваждение».

Мудрые слова. Кому они принадлежат? Его демону? Ему самому? Он больше не знал. Не мог больше отличить один голос от другого. Они были одним существом, двумя половинами единого целого. И оба на пределе, могли сорваться каждую минуту.

До тех пор, пока…

Парис погладил мешочек с сушеной амброзией, лежавший у него в кармане, и с его губ сорвался вздох облегчения. Он все еще тут. Теперь он постоянно носил с собой это могущественное средство. Просто на всякий случай. И этот случай представлялся довольно часто.

Только амброзия, смешанная с вином, приводила к желанному результату — одурманивала его, погружая в забытье. Правда, длилось оно недолго. С каждым днем ему приходилось добавлять все больше амброзии, чтобы достичь вожделенного кайфа.

Приходилось просить друга красть все больше амброзии. Боги знают, что он заслужил несколько часов передышки, возможность утратить себя на некоторое время, уйти от реальности. После этого он проснется освеженным, окрепшим, готовым сразиться с врагом.

Он приказал себе не думать сейчас об этом. Как только они доберутся до крепости, ему придется кое-что сделать. Работа важнее всего. Он заставил себя сосредоточиться на пейзаже за окном машины, отключил разум. Промелькнули многочисленные дворцы, разгуливавшие по улицам люди. Их сменили поросшие лесом холмы, забытые, заброшенные.

Внедорожник подскочил на каменистом выступе и начал подниматься на один из этих холмов, огибая деревья и небольшие сувениры, которые он и его друзья оставили для охотников, которые могли набраться храбрости и напасть на них. Один раз такое уже случилось.

Около месяца назад они ворвались в крепость и подорвали его дом — дом, в котором он прожил много столетий. Из-за этого воинам пришлось сделать на скорую руку ремонт, прежде чем отправиться в очередное путешествие. Нужна была новая мебель, новая бытовая техника. Ему все это совсем не нравилось. В последнее время в его жизни и так много перемен: в крепости появились женщины, старые заклятые друзья, вновь вспыхнувшая война… Он чувствовал, что его силы на исходе.

Впереди показалась крепость, чудовищно массивное сооружение из камня. Выщербленные стены оплел плющ, стирая разницу между землей и делом человеческих рук. Единственное, что разделяло их, — железные ворота, еще одно новшество.

Воздух заискрился от нетерпения. Тела напряглись, все затаили дыхание. Так близко…

Торин, следивший за ними из крепости при помощи мониторов и сенсоров, открыл ворота. Когда они добрались наконец до высокой арочной двери, Аэрон так стиснул подлокотник, что тот треснул.

— Немного волнуешься, да? — спросил Страйдер, глядя на него в зеркало заднего вида.

Аэрон не ответил. Вряд ли он вообще слышал вопрос. Его покрытое татуировками лицо выражало лишь решимость и гнев. Не с таким лицом он обычно встречал Легион.

Машина остановилась, и все высыпали наружу. Обжигающий солнечный свет обрушился на его тело, футболка и джинсы моментально промокли от пота. О, боги, неужели в аду так же жарко?

Выбравшись из машины, маленькая гарпия отошла в сторону, обхватив себя тонкими руками, ее глаза были расширены, лицо побледнело. Сабин следил за каждым ее движением. Он не оторвал от нее взгляда, даже когда сумка, которую он выдернул из багажника, упала ему на ногу.

Как столь свирепое существо, как гарпия, может быть таким робким и пугливым? Это было невозможно, немыслимо. Словно две части от двух разных головоломок, сложенные вместе, — вот на что была похожа Гвен, и Парис вдруг подумал, что, пожалуй, прежде, чем сажать в машину, ей стоило бы завязать глаза.

Запоздалая мысль. Впрочем, они ведь всегда могут вырезать ей язык, чтобы она не болтала, предположил он. Или отрезать руки, чтобы она не могла писать и жестикулировать.

Кто же ты такая?

До встречи с Сиенной он первым бросился бы на защиту женщины. Теперь все иначе. То, что он — пусть даже мысленно — хотел причинить ей вред, должно было заставить его устыдиться. Вместо этого он сердился на себя за то, что не позаботился о безопасности своих друзей. Все возможные угрозы должны быть устранены. Много лет остальные воины пытались убедить его в этом, но он был непреклонен. Сейчас он наконец понял.

Впрочем, сейчас уже поздно было об этом думать. Сабин не позволит дотронуться до нее даже пальцем. Парень пропал. Даже в прошлом, до того, как между группой Люсьена и воинами Сабина пролегла пропасть, Парис не видел своего друга до такой степени увлеченным женщиной. Ничего хорошего в этом нет. Если робость и неуверенность девушки не игра, Сабин уничтожит ее, постепенно подорвав самооценку.

Мэддокс выбрался из второго внедорожника, Парис заметил лишь темный силуэт. Одержимый демоном Насилия бросился к дому, не потрудившись даже забрать свою сумку. Дверь распахнулась, и на крыльцо, смеясь и плача одновременно, выбежала его беременная женщина. Эшлин бросилась в его объятия, и он закружил ее, прижав к себе. Мгновение спустя они уже слились в жарком поцелуе.

Сложно было представить свирепого, неукротимого Мэддокса в роли отца — даже если учесть, что ребенок, как и все Владыки, будет наполовину демоном.

Затем появилась Даника, она замерла на пороге и обвела взглядом воинов, пытаясь отыскать среди них Рейеса. Заметив его, прелестная блондинка взвизгнула от радости. Для Рейеса этот крик был подобен брачному зову; стиснув кинжал, он направился к своей возлюбленной.

Одержимый демоном Боли, Рейес не мог испытать наслаждение без физических страданий. До встречи с Даникой воину приходилось резать себя сутки напролет, просто чтобы выжить. Во время пребывания в Каире он не нанес себе ни одного увечья. По его словам, разлука с Даникой сама по себе была болезненна для него. Теперь, когда они воссоединились, ему снова придется калечить себя, но Парис не думал, что кто-то из них двоих обращает на это внимание.

Издав полное страсти рычание, Рейес подхватил Данику на руки, и они исчезли в крепости. Смех Даники эхом отозвался от стен.

Парис потер грудь, в которой внезапно вспыхнула боль, молясь, чтобы она утихла. Но надежды на это было мало. Облегчение ему может принести только амброзия. Каждый раз, когда он видел влюбленную пару, боль распускала свои щупальцы, словно паразит, высасывавший из него жизнь. Единственное облегчение ему приносило тяжкое алкогольное забытье.