если она есть, практически гарантирует безответственность. Например, у отставного школьного учителя классики Боулинга Портоса "тонкое, мечтательное лицо, которое немного обесцвечено, но может почти принадлежать мальчику, хотя ему должно быть почти шестьдесят". Но все это не вяжется с отказом Портоса воспринимать Гитлера всерьез и его верой в "вечные истины". При всей своей проницательности он так и не повзрослел.

За возможным исключением лица Верралла ("кролик, возможно, но жесткий и боевой кролик"), ни одно из этих лиц не олицетворяет и не представляет никакой силы. Подозреваешь, что их коллективная слабость проистекает из их детализации, мечтательности, "вороньих лап", "пестрого" взгляда Гордона Комстока. Примечательно, что когда Оруэлл перешел к описанию лиц - реальных и воображаемых - способных посылать могучие армии по всему земному шару, он был гораздо менее точен. Голова Большого Брата - это просто "черноволосый, черноусый, усатый". Как и у сэра Освальда Мосли, но такими же были лица полудюжины мужчин, идущих по среднестатистической межвоенной улице. Дайте Оруэллу реального тирана, и результат, как правило, будет таким же абстрактным. Одной из самых странных вещей, которые он когда-либо писал, была рецензия на "Майн Кампф", написанная весной 1940 года, незадолго до вторжения Германии во Францию. Рекламная фотография Гитлера, воспроизведенная на обложке, была, по мнению Оруэлла, "жалким, собачьим лицом, лицом человека, страдающего от невыносимой несправедливости". В более мужественной манере оно воспроизводит выражение бесчисленных изображений распятого Христа". Правда? Но Оруэлл обнаружил в лице Гитлера нечто такое, на что тот неизменно реагировал. Это, как вы заключаете, была жалость к себе.

Все это поднимает вопрос о лице Оруэлла, о том, как оно выглядело и что думали о нем люди. Сходство с версией Дон Кихота Доре, обнаруженное Энтони Пауэллом, было подмечено другими друзьями. Домохозяйка из Ист-Энда, встретившая его в 1930-х годах, мгновенно вспомнила Стэна Лорела. Несколько зрителей, от В. С. Притчетта до девятилетнего мальчика, который знал его в Саутволде, вспоминали "пронзительные" глаза. Что касается их обладателя, то отсутствие у Оруэлла интереса к своей внешности настолько очевидно, что может иногда показаться своего рода дендизмом по умолчанию. Позднее в его карьере просьбы о публичных фотографиях неизменно наталкивались на неприятности, и ослепительный портфель снимков, собранный его другом Верноном Ричардсом в квартире на Кэнонбери-сквер в 1946 году, является исключением, подтверждающим правило. Насколько нам известно, между съемками Ричардса и его смертью не было сделано больше ни одного портрета. И все же лицо Оруэлла, на мой взгляд, одна из самых необычных вещей в его облике, подверженная драматическим изменениям и переломам в течение одного десятилетия. Вы можете поставить его знаменитую фотографию у микрофона Би-би-си рядом с детскими снимками Будикомов и не понять, что это один и тот же человек. Что общего у вас с ребенком пяти лет, чью фотографию ваша мать держит на каминной полке?" - спрашивает он в романе "Лев и единорог". В случае Оруэлла, даже физического сходства нет.

Деградация черт лица Оруэлла между детством и юностью просто шокирует. На фотографиях из Итона изображен пухлый, почти лунообразный мальчик, но на фотографии на паспорт 1927 года лицо уже впалое, изрезанное и с синюшным оттенком. В возрасте тридцати одного года на снимке, сделанном Деннисом Коллингсом в Истон Бэвентс, вдоль побережья от Саутволда, он выглядит на сорок с небольшим. В ряду испанских товарищей, снятых на летней школе МЛП три года спустя, он выглядит ближе к пятидесяти. Старые друзья, которые встречались с ним в конце 1930-х годов, были встревожены контрастом между мальчиком, которого они знали, и опустошенным фантомом с усами зубной щеткой. Самыми интересными его фотографиями являются около дюжины снимков, сделанных Ричардсом в квартире в Ислингтоне через шесть месяцев после публикации "Фермы животных". Есть один особенно поразительный портрет. На нем он сидит в кресле прямо и без выражения. Это бесстрастное лицо, спокойное, невозмутимое, ничем не выдающее себя, глаза прикованы ко всему и ни к чему, "полные силы и таинственного спокойствия". Так получилось, что именно так он описал Большого Брата.

Глава 4. Ватная поляна

Пять лет в теплой ванне снобизма.

Взгляд Оруэлла на опыт Итона, "Дорога на Уиган Пирс".

 

Он просто ни к чему особо не стремился.

Кристофер Иствуд, современник из Итона

 

По его собственным словам, Оруэлл провел рождественские каникулы, преследуя дикую природу Хенли со своей винтовкой Crackshot и, насколько позволяли лишения военного времени, чрезмерно себя балуя. Затем в середине января он совершил короткое пятнадцатимильное путешествие в Кроуторн, чтобы провести весенний семестр 1917 года в Веллингтонском колледже. Этот странный девятинедельный перерыв в его подростковой жизни - еще один пример того, как старшие Блэйры заботились об образовании своего сына. Современники, знавшие историю семьи, утверждали, что среди государственных школ Веллингтон идеально подходит для ребенка с таким воспитанием и устремлениями, как у Эрика. Основанная в 1859 году принцем Альбертом, с Эдвардом Уайтом Бенсоном - впоследствии любимым архиепископом королевы Виктории - в качестве директора, она была не только хранилищем моральных принципов (Бенсон пытался поощрять "самоанализ устойчивых мальчиков с высоким тоном и характером"), но и специально предназначалась для отпрысков трудного среднего класса, "сыновей солдат, которые вряд ли будут богаты". Слабый дух аскетизма, исходивший от недавно построенного здания школы, расположенного среди беркширских сосен, усугублялся близостью к Бродмурскому приюту для душевнобольных. Многие отставные чиновники индийской гражданской службы и их жены, размышляющие о перспективах своего сына, с радостью согласились бы на классическую стипендию в Веллингтоне, но у Блэров были другие идеи. Как только освободилось место в Итоне, они решили, что Эрик должен его занять.

Неудивительно, что, учитывая, что он был там, чтобы заполнить время, одинокий семестр Оруэлла в Веллингтоне более или менее сошел с карты. Младший друг , с которым он обсуждал школу почти тридцать лет спустя, сказал, что она показалась ему "ужасно спартанской". Джасинта вспоминала, что он был "очень рад, что его пребывание здесь не затянулось". Зима 1917 года выдалась необычайно холодной, и одним из немногих доступных развлечений было катание на коньках по замерзшей поверхности близлежащего озера. Это стало увлечением на всю жизнь: Письма Оруэлла 1930-х годов полны рассказов об экскурсиях на каток и жалоб на потерянные коньки. Тем не менее, что-то, связанное со школой, похоже, осталось в его памяти. Он всегда был приветлив с бывшими уэллингтонцами, которые попадались ему на пути - например, со своим другом Майклом Мейером и коллегой по Би-би-си Генри Суонзи, - и спустя четверть века смог распознать галстук старожилов школы, а также проявлял интерес