просто суровый ноябрь ободрал последние следы благополучия с крестьян и их дворов.

Дезмонд щёлкнул пальцами, подзывая слугу. Должно быть, звук вышел чересчур громким, потому что соседние столы затихли, и десять пар пьяных глаз уставились на приезжего.

Он и сам не знал, как его занесло в маленький трактирчик на обочине давно заброшенной дороги.

В первый раз поиски наследника занимали у него так много времени, и Дезмонд сам не знал почему. Обычно наследники оказывались людьми чужими тому миру, в котором он оказался — так было и с Ричардом, последним, кто верил в рыцарскую честь, и с Ингой, которую едва не сожгли на костре, и даже с ассасином, который так и не стал одним из Терс Мадо. Однако за всё время в этом мире Дезмонд не слышал ни о ком и не видел никого, кто мог бы хоть как-то отличаться от общей серости и нищеты. Казалось, инквизиция здесь победила — все цвета, кроме серого, были выжжены дотла.

Предполагалось, что его путь пролегает на несколько километров правее. Предполагалось, что он уже неделю как должен быть в Интаке…

Вместо этого второй магистр ордена Терс Мадо сидел уставший и измотанный на грязной скамье перед не менее грязным столом.

Толстый трактирщик в замызганном фартуке, протиравший грязный стакан не менее грязной тряпкой, оценивающе окинул его взглядом из-за стойки. На посетителе была рубашка необычайного для этих мест, чёрного, цвета. Материал, тускло блестящий в свете лучин, трактирщик тоже не сразу смог опознать, но стоил он явно немало золотых и привезён был издалека. Ещё более удивительными были сапоги пришельца — высокие, какие в этих краях никто не носил. Плащ, когда-то украшенный по кромке зелёным орнаментом, был порван в нескольких местах и обильно заляпан кровью. С другой стороны, сапоги возможного клиента явно отличались хорошей выделкой, к тому же по бокам виднелись серебряные пряжки. Лицо выражало гордость и уверенность в себе, нередко присущие несостоятельной аристократии, привыкшей расплачиваться за любой товар чужой, в крайнем случае своей кровью. Тёмные волосы спускались ниже плеч и были растрёпаны, так что в добавление к прочим замечательным характеристикам трактирщик решил считать его воином (наверняка наёмником), который уже некоторое время сидел без работы. Ещё раз вернувшись мыслями к сапогам, он примерно оценил пряжки в пять серебряников, а возможный ущерб от дворянина в двадцать золотых, и решил, что с клиентом ссориться негоже, но и тратить на него время не стоит.

— Слушаю вас, милорд, — послышался совсем рядом голос рыжеволосой девчушки. Она стояла за два шага от гостя, комкая в пальцах застиранный край передника. Переминалась с ноги на ногу и опасливо косилась на других постояльцев. Девчушка была симпатичной, наверное. Только растрепанные волосы, небрежно выбеленные ромашкой, и мешки под глазами не позволяли разглядеть этой красоты.

— Как тебя зовут?

Девчушка осторожно подняла взгляд на приезжего и, встретившись с тяжёлым взглядом чёрных, пугающе больших глаз, тут же снова потупилась. Щёки её вспыхнули, голос дрогнул, когда служанка заговорила:

— Грета, милорд.

— Грета, я хочу спросить.

Грета бросила короткий взгляд на постояльца, потом на тучного, но всё ещё достаточно сильного трактирщика, который протирал тарелку у входа на кухню.

— Мне надо работать, милорд.

— Я заплачу, — Дезмонд положил на стол золотую монету, но Грета занервничала ещё сильнее. Девочка никогда не видела золота, а если бы видела, то удивилась бы ещё сильнее — слишком чистым был металл, из которого ковали в кузнях Терс Мадо. На одной стороне монеты был выгравирован профиль верховного магистра, на другой — восьмиконечная звезда.

Решившись, она торопливо потянулась за монетой, но Дезмонд накрыл её руку ладонью.

— Сначала мои вопросы.

Девушка кивнула, опускаясь на стул напротив него.

— Грета, сюда часто заглядывают путники?

Грета пожала плечами.

— Это ведь таверна, милорд. Куда ж им ещё идти. Правда, путники у нас… Из соседних деревень, да и всё. Торговцы разве что в лесу заплутают, от каравана кто отстанет.

— А в последнее время много чужаков ты тут видела? Скажем, в последнюю неделю.

Грета задумалась.

— Не, милорд, никого почти не видела. Мало кто путешествует зимой. Был тут один отставший от каравана… он сейчас живёт на втором этаже. Хорошо бы у него правда было столько денег, как он говорит, потому что тратится он как король. Вот и всё. Вы самый странный путник за последнюю неделю, — Грета уткнулась носом в рукав и хихикнула.

— Может, странствующие рыцари или бродяги? Цыгане, знахарки?

Грета яростно замотала головой.

— Нет, милорд, никого такого. Таких людей хозяин на порог не пустит, да и в округе если б и были они, я бы знала.

Дезмонд задумчиво отхлебнул кислого эля

— Вы кого-то ждёте, милорд?

— Да… брата, которого никогда не видел.

Он усмехнулся.

Глаза девушки полезли на лоб.

— Ну, если бы тут был ещё кто-то похожий на вас, я бы точно заметила, милорд.

— Хорошо, Грета… спасибо, — он пододвинул к ней монету, — я могу снять у вас комнату?

Грета спрятала монету в карман передника и поспешно огляделась, проверяя никто ли не заметил этого.

— Да, милорд, но это за отдельную плату, — уточнила она. — Поговорите с хозяином.

Дав ей знак рукой, что не желает больше ничего, Дезмонд снова уткнулся носом в кружку, возвращаясь к безрадостным мыслям.

Дезмонду осточертел этот мир. Ему осточертели его законы, его люди и его погода. Ему осточертели звёзды, которые метались по небу в каком-то безумном танце, изменяя своё положение каждую ночь. Ему осточертели трусливые мужчины и их развратные женщины. Осточертел вечный дождь и размытые дороги. Ему, пожалуй, впервые за несколько сотен лет осточертели постоянные трактирные драки и, что определённо было нехорошим знаком, ему осточертела вечная тряска в седле его вечного спутника вороного жеребца Нострада.

Чем больше таскался он по грязным дорогам, тем сильнее погружался мыслями в прошлое и за последние недели уже успел забраться так далеко, как не случалось с ним ещё никогда. Впервые за добрых четыре сотни лет, а то и больше — Дезмонд в последнее время всё чаще сбивался со счёта — он вспоминал Аркан и Луану, с её нежными руками и кротким взглядом.

Тогда, когда мир его рухнул, и из наследника древнейшего дома в империи он превратился в изгоя, ему казалось, что мир, обошедшийся с ним так несправедливо, должен быть уничтожен. Он готов был сделать всё, чтобы империя перестала существовать, хотя и не понимал толком, за что ненавидит её и что будет потом, когда он добьётся своего.

Теперь, глядя на погрязшие в