Врач, немногословная сухая женщина с уставшим лицом, в белом отглаженном халате, поверх которого была меховая жилетка, решительным шагом направилась на кухню, где, по моим словам, находилась «больная». Я поплелась за ней, испытывая страх от того непомерного чувства ответственности, которое навалилось на меня сразу после того, как в воздухе запахло опасностью…

– Она умерла, – сказала доктор. – Пульс не прощупывается. Похоже на сердечный приступ. Кем вы ей приходитесь?

– Познакомились в Болгарии, мы только что из аэропорта… Собирались пить чай. Но это я себя чувствовала плохо, поэтому она и решила меня проводить… С ней же все было хорошо… Она ни на что не жаловалась… И ни разу не сказала, что у нее больное сердце…

– Она могла об этом и не знать, – пожала плечами врач, выпрямляясь.

Я все еще не верила в то, что в моей кухне лежит мертвая женщина. Причем женщина, которая приняла такое участие в моей жизни… Что, что я могла для нее сделать, когда ее уже не было?! Разве что позвонить близким…

– Надо милицию вызвать, она же умерла у вас дома, – вдруг услышала я и обмерла, представляя, как в ящике моего письменного стола находят ее конверт. Хотя откуда известно, что это ее конверт? Это же не документ какой…

Я и сама не понимала, почему думала в такую минуту об этом желтом конверте…

Позже доктор сидела за столом на кухне и курила, что-то записывая в толстую тетрадь, а по квартире ходили какие-то люди, задавали мне дурацкие вопросы («Почему гражданка Истомина сразу после аэропорта поехала к вам?», «Вы не знаете, сколько денег было при себе у вашей знакомой, гражданки Истоминой?»), приносили мне на опознание ее вещи, компьютер… Откуда мне было знать, сколько у нее при себе было денег?

– Вы говорите, это компьютер?

Человек, представившийся следователем уголовного розыска, открыл плоский черный чемоданчик, похожий на ноутбук, в котором лежали вещи Лены: пижама, диктофон, наушники, плеер, духи…

– Она сказала, что это ноутбук, с которым она никогда не расстается, – говорила я онемевшими губами. Все расплывалось перед глазами, воздуха не хватало, а в горле першило от едкого дыма… Эти казенные неприветливые и очень подозрительные люди курили дешевые сигареты.

Вот только непривычно было слышать, что Лену Дунаеву называли Викторией Истоминой. Нет, я конечно, понимала, что многие авторы пишут под псевдонимами, но думала, что, знакомясь, представляются своим собственным именем. Почему она назвалась Леной, а не Викой?

Как ни странно, но меня оставили в покое. Слава тебе господи, не обвинили в убийстве, как это случается в криминальных романах и триллерах. В выстуженной и разгромленной квартире я осталась наедине со своими страхами и сомнениями. А правильно ли я сделала, выкрав, по сути, из Лениной сумки желтый конверт? Потом с ним разберусь… Романа-то все равно никакого не будет. Бедняжка Лена…

Можно было позвонить Оле и попросить ее при-ехать ко мне, мне не терпелось ей рассказать обо всем, что со мной случилось. Но это означало бы расписаться в собственной глупости, она скажет мне, что я сама во всем виновата. Даже перед собственной сестрой мне не хотелось выглядеть полной дурой. Поэтому я решила для начала привести в порядок квартиру, свое душевное состояние, а уж потом, все хорошенько обдумав и подготовившись к встрече, позвонить Оле… Уж если я боялась встречи с сестрой, то что тогда говорить об Игоре? Как я объясню ему свое исчезновение, а потом и явление? Может, он уже вычеркнул меня из своей жизни. Мужчины ведь не любят сложностей, тем более когда речь идет о женщине, которая предала… Хотя можно ли меня назвать предательницей? И кто из нас больший предатель: Игорь, который столько времени водил меня за нос и не собирался разводиться со своей женой, или же я сама, которая, ничего не выяснив, сбежала, оставив его на распутье? Может, ему не хватило нескольких дней для принятия важного для него решения? Может, он уже почти готов был уйти от жены, а я взяла и сама бросила его, первая?

У меня было о чем подумать.

Она была слишком молода для него, слишком чиста и глупа, чтобы он захотел воспользоваться ее первой, молочно-зеленой спелости любовью. Эта девочка писала ему письма, записки, звонила, караулила под дверью (как ей удавалось проникнуть в дом с цербером-консьержкой), разве что только не раздевалась перед ним прямо на лестнице. Ее звали не то Анжелика, не то Вероника, он никак не мог запомнить. Назойливое желание этой юной особы отдаться взрослому мужику сильно осложняло и без того нелегкую жизнь овдовевшего, как он сам считал, Игоря Чаплина. Как бы он хотел, выйдя из лифта, встретить под дверью вернувшуюся из дальних странствий уставшую Машку. Он бы сгреб ее в свои объятия и так крепко сжал, что захрустели бы под его ладонями бусы-ракушки, костяные амулеты и глиняные медальоны, спрятанные под ее теплой курточкой… Сколько раз он уже мысленно встречал ее то у себя на лестнице, то просто бредущую ему навстречу по улице, съежившуюся от ледяного ветра… Но Машка так и не объявилась. Пропала. Как пропала ее соседка, Валентина…

Ему становилось не по себе, когда он думал о том, что Маша никуда не уезжала, что с ней произошло что-то страшное и непоправимое. Может, под поезд бросилась или на нее напал маньяк… И как тогда они с Ольгой объяснят свое бездействие? Почему они ее не ищут? Быть может, потому, что Ольга, бывая у нее на квартире и ухаживая за ее цветами, видела следы сборов: отсутствие дорожной сумки, какой-то одежды, без которой она никуда бы не поехала, документов, наконец?! Он, Чаплин, так упивался своей обидой, что ни разу не спросил ее об этом. Или же Ольга лгала ему? Как лгут все окружавшие его женщины?.. Все, что мог, он сделал: обратился к своему другу, работающему в органах, с просьбой «пробить» все рейсы в теплые страны, начиная с того дня, как они расстались. Ну не было в списках пассажиров Марии Ветровой, хоть убей. Куда она делась? И как вообще могла вот так поступить с ним, как будто не знала, что он без нее пропадет, что у него после ее исчезновения постоянный дождь и ветер в душе? Разве она не понимала, что ему, обреченному на одиночество, ничего другого не остается, как искать тепла в чужих постелях? Что он не может жить один, в пустой квартире, что у него эта проблема с самого детства и что детские ночные страхи после того, как она бросит его, вернутся, опустятся на тяжелых черных крыльях к нему на плечи и обнимут его, сдавят, а потом и вовсе задушат тоской, безысходностью… И они вернулись, они постоянно выглядывали из темных углов, как длинные вытянутые и очень опасные тени… Целый ворох страхов навалился на него в тихой квартирке Оли. Они-то и загнали его к ней под одеяло… Что она, ее сестрица, теперь о нем подумает? Что?! Он не верил в ее молчание, а потому с ужасом ждал, что вот Машка вернется, захочет его увидеть, да не тут-то было… Оля ей все расскажет, и Машка, соскучившаяся по нему смертельно, не распаковывая своей сумки, развернется и снова отправится в аэропорт ли, на вокзал, только бы подальше от него, на край земли… И будет еще долго странствовать, скитаться, сгибаясь под тяжестью своего болезненного, как и у него, одиночества. Их одиночества так схожи…