Именно в этот момент Нора Харпер вернулась с известием, что такси прибыло, и с почти сверхъестественной скоростью и ловкостью Стивен сунул приз под пальто, крепко зажав его под мышкой.

И после этого все совсем уж расплылось.

Затемнение.

Я вижу, как вы не просто сворачиваете воздушные шарики в пивных.

Вы будете сворачивать шарики в… колледжах и университетах.

Вуди Аллен. Бродвей Дэнни Роуз[15]

Первым, что увидел Стивен, когда разлепил глаза в понедельник утром, было мужское лицо на подушке рядом. Классически красивое, чуть похожее на Джоша Харпера: с прямым носом и сильным подбородком, обрамленное короткими волосами в стиле «Принц эпохи Возрождения», оно равнодушно взирало на Стивена одним невидящим глазом, закрепленное вертикально на мраморном пьедестале с гравировкой «Лучший актер‑2000».

Стивен взвизгнул и отпрянул к стене, как можно дальше от этого, таща за собой одеяло. Лицо секунду качалось, потом упало навзничь, ударившись об пол с глухим стуком, будто отрубленная голова. Стивен лежал, застыв, секунду или две, пока не понял, где он и что увидел, затем подполз к краю кровати и посмотрел вниз, надеясь, молясь, чтобы все это оказалось игрой воображения. Но нет, вот оно, рядом со стаканом и лужей воды, – героическое бронзовое лицо, точь-в‑точь как у Джоша, смотрит на него снизу вверх, уголки рта изгибаются в почти неуловимой усмешке.

Воспоминания всплывали в нем, как пузыри болотного газа: о долгой, полной галлюцинаций поездке на такси домой, о нахождении приза в собственном пальто, где он спрятал его от Норы…

Он случайно стащил награду.

Нужно от нее избавиться. Стивен прикинул, не запихнуть ли ее в мусорный мешок и не выкинуть ли в Темзу. Но трудно выкинуть что-либо в Темзу так, чтобы тебя кто-нибудь не увидел, а если этот кто-нибудь вызовет полицию или случайная безумная волна вынесет штуковину на берег? И на ней проверят отпечатки пальцев? Тюрьма. Стивену потребовалось совсем немного, чтобы убедить себя: ему грозит тюрьма. Он представил себя в тюремной робе, долгие годы в заключении, душераздирающий визит бывшей жены, попадание в порочный мир героина, смерть от ножа в общем душе…

Конечно же, это просто паранойя. Никто не отправляется в тюрьму за то, что украл приз «Лучший актер». Нужно просто пока хранить его у себя, затем выбрать момент, когда шумиха уляжется, протащить эту штуку в театр и оставить у служебного входа. Возможно, с анонимным извинением, его набрать из букв, вырезанных из старых газет. Стивен решил завернуть голову в одеяло и запихать поглубже в шкаф, рядом с подарочным диском «Белка Сэмми поет любимые детские песенки».

С внезапным приступом стыда он понял, что опаздывает к дочери. Быстро натянув пальто, он сунул руки в карманы, проверяя ключи, но тут же взвизгнул и вытащил их обратно. В карманах было тепло и влажно и, похоже, лежало что-то мягкое. Ощущение такое, будто запускаешь руку в кишки, но Стивен сделал глубокий вдох, снова полез в карман и вытащил оттуда сырую, распадающуюся на части салфетку винного цвета, полную раздавленных в кашу канапе – миниатюрных кишей, липких от горчицы и меда коктейльных сосисок, чего-то странного, некогда называвшегося «дьявол на коне», теперь лишенного коня. Фуршет. Он случайно стащил закуски. Видел ли кто-нибудь, как он их крал? Нора? Награда, еда… Что еще он мог стащить? Деньги? Он снова сунул руку в карман и нащупал что-то, сделанное из пластика – твердого, но будто бы прогибающегося под нажимом. Стивен медленно вытащил руку. Шестидюймовая гнущаяся фигурка Хана Соло в костюме из фильма «Империя наносит ответный удар», обмазанная чем-то похожим на ореховый соус. Награда, еда, статуэтка из «Звездных войн» – впервые он понял всю глубину фразы «аж пальцы ног подгибаются», чувствуя, как они впиваются в поношенные кроссовки. Стивен потряс головой и пошире открыл глаза.

Я должен выбросить прошлую ночь из головы.

Я не должен подводить Софи.

Я должен собраться и сконцентрироваться.

Я должен вести себя с Софи наилучшим образом.

Моя цель и задача – показать Софи и Алисон, что я хороший, ответственный, любящий, успешный отец.

Как можно быстрее Стивен запихнул украденную еду в мусорное ведро, вымыл руки, поплескал водой в лицо, побрился, все время ощущая, как помятый и воспаленный мозг перекатывается в голове, словно апельсин в обувной коробке. Стивен переоделся во что-то чистое и симпатичное: выглаженную рубашку, приличные штаны, подходящий пиджак и туфли. Проглотил две таблетки аспирина, пополоскал горло «ТиСиПи», чтобы отпугнуть ангину, снова надел пальто и вышел на улицу – как он надеялся, новым человеком, в какой-то степени.

Вскоре после рождения дочери Стивен поддался разгулу мрачных философических мыслей, которые неизбежно приходят с первым отцовством. «Что станется с моей семьей, – беспокоился он, – если меня не будет рядом, чтобы заботиться о них? Как они справятся, если я не всегда смогу быть вместе с ними?» Теперь, семь лет спустя, он получил ответ на эти вопросы.

На самом деле они справлялись фантастически хорошо.

Софи жила с Алисон и ее новым мужем Колином, менеджером инвестиционного банка, в комфортабельном викторианском доме около Барнс-Коммона. В этом доме, теперь их доме, было пять спален, большой сад с беседкой и модернистским водяным сооружением для украшения, а также две блестящие новенькие машины у парадного въезда. Отдельно стоящее здание из красного кирпича, с большими раздвижными окнами и дымовой трубой – именно такие домики рисуют дети. В конце концов, не рисовать же им однушку – да и как?

Стоя у двери, Стивен взглянул вниз и влево, на аккуратный ряд зеленых резиновых сапог у дверного коврика, расставленных по размеру в порядке уменьшения, как в сказке про трех медведей. Он нажал на кнопку звонка и постарался не чувствовать себя мелким коммивояжером.

Дверь открыл, как и предполагалось, Колин. Он был одет в спортивный костюм цвета «мох-и-лишайник», неприглядно растянутый на широкой рыхлой фигуре регбиста частной школы, нерегулярно играющего в гольф, – и снова Стивен ощутил острую волну недвусмысленной, не отягощенной виной ненависти. Колин тем временем выстроил фирменную самодовольную улыбку на большом розовом лице капитана регбийной команды; воротничок его рубашки поло торчал вверх, фривольно, ликующе, по-отпускному; щеки были такими розовыми, словно их только что нарумянили. Или отхлестали. В любом случае Стивену нравилось представлять это так: отхлестали, очень жестко, одновременно по обеим, ракетками для пинг-понга.

– Стив!

– Колин!

– Мы уже засомневались, приедешь ли ты.

– Ну… я приехал.