class="p1">— Зачем они тебе это сказали? — спросил Дауд. — Ты у них об этом спрашивала?

— Нет, они сами… — ответила Елизавета.

На записи послышались сразу несколько мужских голосов. Разговор шел на неизвестном языке. А затем опять послышался голос Дауда — уже на русском языке:

— Два килограмма «тоннеля» — это большие деньги. Это очень большие деньги. Это мои деньги. Теперь ты мне должна эти деньги. А еще — ты сгорела. Теперь полиция знает о тебе. Через тебя она может узнать и обо мне…

— Но я никому… — Елизавета явно пыталась что-то сказать в свое оправдание.

— Молчи! — судя по звуку, Дауд хлопнул ладонью по столу. — Зачем ты говоришь? Что ты можешь мне сказать? Разве ты не знаешь наши правила? За такое убивают. И мы должны тебя убить прямо здесь. Но мы не станем тебя убивать, потому что ты должна много денег за товар, который пропал.

— Но я ни в чем не виновата! — истерично выкрикнула Елизавета.

— Виновата! — голос Дауда звучал холодно и жестко. — Товара нет по твоей вине. Значит, ты мне должна. И ты отработаешь свой долг. Сейчас ты поедешь с нами.

— Но…

— Ты поедешь с нами! — голос Дауда стал еще громче и жестче. — Больше я повторять не буду!

На этом, собственно, концерт и закончился. Дальше на записи слышались лишь неопределенные и хаотические звуки, потом затихли и они.

— Ну, а затем вся эта компания вышла на улицу, где ее благополучно и повязали, — сообщил Мешалкин, помолчал и поинтересовался: — Ну, и с кого начнем допрос?

* * *

Начать решили с Елизаветы Матвеевой. Напуганная, дезориентированная — сейчас она была самым слабым звеном в той самой гипотетической цепи. А если к тому же ей прокрутить еще и концерт, который недавно слушали оперативники, то, наверное, женщина и вовсе окажется раздавленной в психологическом плане. Ну, а допрашивать раздавленного подозреваемого — дело совсем простое. Такие подозреваемые обычно не сопротивляются и не лгут. Тем более если их допрашивать сразу в четыре голоса, задавая вопросы одновременно с четырех сторон.

— Здравствуйте, барышня, еще раз! — такими словами встретил женщину Лосенок. — Что-то вы к нам зачастили, вам так не кажется? Ведь, сдается, недавно мы с вами уже виделись в этих стенах! И вот опять… Мы, конечно, рады видеть у себя красивых дамочек, но вся-то беда в том, что вы — двусмысленная красивая дамочка! Оттого-то вы опять здесь. Ну, что, на сей раз побеседуем со всей откровенностью или как?

— Что вы от меня хотите? — презрительно спросила Елизавета, но презрительность эта была явно наигранная, в ней легко угадывались совсем другие нотки — растерянности, страха, подавленности. И, конечно же, оперативники легко уловили эти нотки.

— Кто те люди, которых задержали вместе с вами? — спросил Мешалкин.

— Мои старые знакомые, — ответила женщина. — Мои друзья.

— Угу, — кивнул Мешалкин. — Старые знакомые. Друзья… И везли они вас, я так понимаю, на пикник. Или в какой-нибудь кавказский ресторан. Я правильно понимаю?

На это Елизавета не сказала ничего, лишь скривилась.

— Вот что, девонька! — по-отечески сказал Мешалкин. — Хоть молчи, хоть кривись, а дело для тебя худо. Уж коли эти самые друзья явились к тебе с пистолетами, да еще и поволокли тебя волоком неведомо куда, то что же тут хорошего? Где бы ты сейчас была, если бы не мы? А завтра? А послезавтра? А послезавтра тебя и вовсе нигде бы не было. Отработала бы ты свой должок, и на том бы закончилась твоя молодая жизнь! Я ясно излагаю или, может, нужны какие-то дополнительные комментарии?

— Ты, золотце, уразумей вот что, — продолжил Лосенок. — В той ситуации, в которую ты загнала сама себя, мы — твои лучшие друзья! Единственные друзья! Потому что как-никак мы уберегли тебя от гибели. Страшно подумать, что бы сделал с тобой этот Дауд со своими друзьями!

— Ну, а коль оно так, то мы надеемся на твою благодарность, — вступил в разговор Железняк, — то есть на то, что ты все-все расскажешь нам и о Дауде, и о его друзьях, и, конечно, о себе самой.

— Это совсем несложно, — проговорил на сей раз Герасимов. — Мы будем задавать тебе вопросы, а ты — на них отвечать. Вот и все. Ну, так ты готова?

Но женщина в ответ на все эти сыщицкие реплики не проронила ни слова.

— Совсем худо дело! — огорченно вздохнул Лосенок. — Упертый и глупый попался нам экземпляр! И не для нас худо дело, а для этого самого экземпляра! Что, шеф, включим ей концерт? Пускай она послушает…

— Включай, — махнул рукой Мешалкин.

— Слушай же, неразумная красавица! — сказал Лосенок. — И делай выводы. Пока не поздно…

…Всю запись Елизавета слушать не стала. Она прослушала примерно треть, закрыла руками лицо и расплакалась.

— Так-то лучше, — удовлетворенно произнес Лосенок, выключая запись. — Когда женщина рыдает — особенно такая упертая и двусмысленная, — это многое значит! Точно вам говорю!

— Василий, подай ей водички, — сказал Мешалкин.

— И утешь ее, поскольку ты известный дамский угодник, — поддел его Железняк. — А то некогда нам ждать.

— Ну-ну, — Лосенок со стаканом воды подсел к плачущей женщине. — Не надо плакать. Вот тебе вода… Выпей, успокойся. А потом ты ответишь нам на вопросы. Их будет немного, и все они будут легкими. Уж такими они будут легкими, что с каждым ответом на них и тебе самой будет все легче. Прояснятся, так сказать, твои туманные дали и горизонты. А потом мы вместе подумаем, как нам быть дальше.

— А Дауда вы не отпустите? — пытаясь унять рыдания, спросила женщина.

— Дауда-то? — с наигранным удивлением спросил Лосенок. — Это его-то? Да куда же мы его отпустим? Совсем даже наоборот! И его мы не отпустим, и его дружков! Так что нечего тебе опасаться. Можешь говорить смело и без утайки.

— Убить они меня хотели, — всхлипнула Елизавета. — После того, как отработаю долг… За «тоннель», который вы у меня отобрали. А что, это и вправду был мел?

— Ну, для чего тебе знать такие глупости! — воркующим голосом произнес Лосенок. — Мел, «тоннель»… Какая разница? У тебя впереди — новая жизнь. Вот это и есть самое главное. А все остальное неважно. Разве я не прав?

— Да, — закивала женщина. — Да… Спрашивайте.

Лосенок покосился на Мешалкина. Майор сделал ему знак — продолжай, мол, у тебя это здорово получается. Лосенок едва заметно кивнул и спросил у женщины:

— И кто же он такой, этот Дауд? Что ты о нем знаешь?

— Он откуда-то с Кавказа, — ответила Елизавета. — Не знаю, откуда именно, он мне этого не говорил. Он торгует наркотиками. Раньше —