воюю с первого дня войны и хорошо знаю, что такое случайность и как много на войне от нее зависит. Ты будь хоть семи пядей во лбу, рассчитай свой бой по секундам и сантиметрам, но всегда может произойти какая-то подлая случайность, которая всю твою подготовку и все твои усилия сведет на нет.

– Хорошо поет девочка, – кивнул в сторону Зотовой Астафьев. – Молоденькая, а какой талант. Просто удивительный голос!

– Эта девочка приехала специально, как только появилась возможность попасть во фронтовую концертную бригаду, – сказал Соколов, не сводя глаз с Лизы. – У них любовь с моим заряжающим Колей Бочкиным. Вот уже почти год!

– Девочки, девочки, – вздохнул майор. – Ладно мы – мы мужики. Нам, как говорится, сам бог велел воевать. Всегда мужики воевали, всегда вставали на защиту своей земли, но вот эти девочки… Не должно так быть. И я даже не про нее, а про наших санитарок, связисток… Да, что там говорить!

Майор махнул рукой и ушел в сторону штаба. А Соколов стоял и слушал, как поет Лиза. И ему почему-то казалось, что этот голос – лучшая связь, чем все радио мира. И что эту передачу Коля Бочкин и весь экипаж «Зверобоя» обязательно услышат, почувствуют.

Я как будто бы снова

Возле дома родного…

В этом зале пустом

Мы танцуем вдвоем,

Так скажите хоть слово,

Сам не знаю о чем.

«Зверобой» с ревом развернулся на месте и попер назад, ломая кусты и деревья. Бабенко выжимал из машины все, что мог и умел. И тут в танк попали! Удар был сильным, но характерный скрежет и визг снаряда подсказали, что болванка прошла вскользь. По шлемофону ударили мелкие осколки брони, отлетевшие с внутренней поверхности башни. Один осколок больно кольнул нос, и по щеке потекла теплая струйка.

– Да сдохнешь ты сегодня или нет! – взревел Логунов. – Бронебойный! Семен, задом, задом! Не подставляй ему бок… Короткая!

Третий выстрел оказался удачным, и немецкий танк задымил, замерев на месте. Бабенко, уходя из-под огня, кормой танка въехал в какой-то сарай, и по корпусу «Зверобоя», по башне начали стучать падающие бревна. А ведь там может оказаться погреб или картофельная яма, вдруг подумал старшина, но «тридцатьчетверка» буквально продралась сквозь строительный хлам, бревна скатились с брони. И где-то еще один танк! Он был справа, когда мы уходили по улице. И тут же удар в корпус. Не по касательной, не вскользь. Удар такой сильный, что Коля Бочкин упал на казенник пушки и ударился головой. Внутри у Логунова все похолодело, но мотор продолжал работать, танк двигался, и не пахло гарью, не было жара огня. Каким чудом болванка не пробила броню, почему она выдержала, было абсолютно непонятно, но такое на войне бывает.

Но разворачивая башню, Логунов сразу поймал немецкий танк в прицеле. Вот ты где, зараза! Перезаряжаешься? «Выстрел!» Старшина успел увидеть, как снаряд вдребезги разбил гусеницу на направляющем катке. Только звенья брызгами полетели! Выстрелить в ответ немец не успел потому, что из-за разбитой гусеницы танк развернуло. Повернуть башню и снова найти цель – для этого нужно время. Его не было у немецкого наводчика, но оно было у «Зверобоя», который хоть и пятился, но ствол его пушки был наведен на цель. Снова лязгнул затвор – в казенник вошел новый снаряд.

– Отъездился, фашист! – зло прошипел Логунов и нажал педаль спуска.

Звонко и как-то торжествующе выстрелило орудие. Гильза послушно вылетела, и зажужжал вентилятор, вытягивая из кабины пороховые газы. Немецкий танк горел, хорошо горел. И танкисты начали открывать люки и выбираться из подбитой машины, на двоих горела одежда. Пулемет Омаева очередь за очередью бил по немцам, укладывая их на траву. Один повис прямо в люке, сраженный пулями.

– Вонять будут, природу загадят! – проворчал старшина.

– Что, уходим, командир? – спросил Бабенко, кладя ладонь на рычаг и готовясь включить скорость.

– Да ни хрена! – Логунов чувствовал, что боевой азарт его не покидает.

Им везло, везло невероятно, и это заставляло кровь кипеть. Голова работала холодно и четко. Все навыки, которые дала война, годы службы, сейчас выплескивались в уверенные правильные и единственно верные решения. И даже когда болванка немецкого танка почему-то не пробила броню «тридцатьчетверки», это не казалось уже чудом, а просто каким-то само собой разумеющимся фактом. Как будто это была заслуга экипажа и их машины. «Зверобой» зажали, откровенно зажали на этом узком участке в излучине реки, которая отделена старицей и заболоченным участком. И вход сюда был один, как, собственно, и выход. Через дамбу! Пять немецких танков охотились за русскими и загнали «Зверобоя» в эту западню. Но немецкий командир ошибся, увлекся погоней, слишком поверил в удачу и потерял осторожность. Что для него один русский танк против его пяти? И три танка ринулись следом за «тридцатьчетверкой» через дамбу на излучину реки. Редколесье, остатки рыбацкой деревушки. Здесь не было ни одного участка суши, где прямая видимость составляла хотя бы триста метров.

Здесь Бабенко показал все, что он умел и на что способна «тридцатьчетверка» в умелых руках. Это был урок маневренности и слаженной работы опытного экипажа. Едва «Зверобой» проскочил дамбу и Логунов увидел, что мост, ведущий на другую сторону, взорван, он понял, что иного способа выжить нет, кроме как поиграть с немцами в «кошки-мышки». Три немецких танка, вместо того чтобы развернуться веером и охватить русскую одинокую машину с трех сторон, пошли по следам гусениц двумя колеями. Один слева и два колонной справа. Логунов развернул башню назад и выжидал. Танки шли зигзагами, объезжая заросли спутанных деревьев и кустарника, объезжая сгоревшие и разрушенные домишки, какие-то сараи, каменные погреба. Немцы несколько раз, едва завидев корму русского танка, стреляли, но каждый раз «тридцатьчетверка» вовремя исчезала за очередным поворотом, а очередная болванка пролетала мимо, зарываясь в землю.

Вот подходящий поворот, и «Зверобой» замер на месте. Бабенко включил первую передачу и ждал команды, поддерживая обороты двигателя на холостом ходу. И как только появился первый немецкий танк, гулко и со звоном ударила пушка. Командир не рисковал. В лоб подбить немецкий танк трудно. Нужно обязательно его остановить, обездвижить. Хотя бы повредить ходовую часть. И Логунов стрелял по гусеницам, по каткам.

Танк встал, и «тридцатьчетверка» снова рванула с места, уходя за деревья. Два бронебойных снаряда пролетели через ветви деревьев, сбивая листву, но прошли они мимо. Получив хороший урок, немцы не кинулись снова догонять русских. Они остановились, прикрывая раненого собрата. Танкисты выскочили из поврежденного танка, стали осматривать ходовую часть, раздосадованные тем, что