Но самая обширная тема, где почти всегда найдешь ссылки на гриновские образы, — это, конечно, путешествия. Не боясь проиграть спор, можно предсказывать, что серьезный автор, описывая современный Гаити, или нынешний Хошимин, а некогда Сайгон, разделенную каналом Панаму, обязательно сошлется на писателя, упомянет гостиницы, которые соответствуют либо уже не соответствуют тому, как это было при Грине, клубы для иностранцев в бывших английских, французских колониях, разговоры у барных стоек, искателей приключений, оказавшихся в отдаленных от цивилизации местах. Недавно в Париже я познакомился с богатой и эксцентричной аристократкой-ирландкой, которая в благотворительных целях взялась опекать лепрозорий. Когда я начал расспрашивать ее о нем, то первым, кого она вспомнила, был Грэм Грин.

В гриновских городах и странах, которые, как правило, показаны им в некоем переходном состоянии в силу исторических обстоятельств, борьбы кланов, войн, конечно же, многое коренным образом изменилось, но его глазами тянет смотреть на них и сегодня. Сам Грин не был привязан к какому-то определенному месту, он перемещался по миру, что подталкивает некоторых исследователей идти по его следам, иногда доводя идею до абсурда. Один писатель — в трех томах гриновской биографии — скрупулезно воспроизвел день за днем его жизнь. Путешествуя по гриновским местам, автор будто специально даже подхватывал те же болезни. Когда работа биографа была еще в разгаре, Грин прокомментировал это так: «Первый том он писал пятнадцать лет и дошел всего лишь до 1939 года; я с ужасом думаю, сколько же ему потребуется времени на мою остальную жизнь».

В последние годы спутницей Грина была француженка Ивонн Клоэтта, с которой Грин познакомился в Африке и провел вместе почти четверть века. Ивонн жила в соседнем с Антибом Жуан-ле-Пэн. Я наблюдал, как он ждал ее, чтобы пойти обедать в антибский порт, как они играли в скрэббл, и каждый раз, когда в беседе речь заходила о каких-то женщинах, которые оказывали Грину внимание, а такие находились даже в старости, он поглядывал на Ивонн, чтобы проверить, не обижается ли она.

Если я, направляясь из аэропорта в Париж, сворачиваю с городской кольцевой дороги на бульвар Мальзерб, то всегда вспоминаю, как однажды увидел их вместе на этом бульваре из своей машины. Они стояли в ожидании зеленого света на островке для пешеходов, чтобы перейти улицу. Очевидно, час назад они прилетели с французского юга, открыли окна в пустой парижской квартире и, оставив чемоданы, вышли на улицу, чтобы на ближайшем рынке купить какие-нибудь продукты. Вот такая пара: английский писатель с корзинкой в руках и рядом его миниатюрная спутница.

* * *

В квартире на бульваре Мальзерб у Грина была собрана библиотека, состоявшая примерно из трех тысяч томов, распоряжаться которой после его смерти он доверил своему племяннику Нику Деннису, владевшему в Лондоне в тот момент букинистическим магазином на Глостер-роуд, наискосок от выхода из метро. Магазин до сих пор на том же месте, только сменил название на «Slightly Foxed», что можно перевести как «Пожелтевшие страницы». Сам Ник не бросил свое дело, но переехал за город и торгует по Интернету. Грэм Грин однажды написал, что если бы он не был писателем, то предпочел бы торговать старыми книгами.

На три четверти гриновская библиотека состояла из художественной литературы, остальная часть касалась тем религии, политики и путешествий, из которых можно было выделить Вьетнам, Латинскую Америку и шпионаж. Как пишет Ник Деннис, нет другого крупного писателя ХХ века, который так бы активно аннотировал книги, как Грин. Примерно половина его библиотеки содержит авторские пометки. Иногда они совсем короткие и вынесены на последнюю страницу, иногда это целые повествования, как, например, в собрании рассказов Чехова. В шестнадцати различных книгах разбросаны записи, сделанные во время работы над романом «Комедианты».

Грин не только давал в характерной для него короткой, точной, иногда язвительной манере оценку самих произведений, но еще использовал книги для ведения дневников, сочинял диалоги, записывал на полях идеи для сюжетов и случайно услышанные разговоры, например, сидящих за соседними столиками в антибском ресторане посетителей, не откладывая на потом.

Ник Деннис проделал огромный труд, выпустив каталог, где описал каждое издание и характер пометок своего дяди. В 1994 году он продал всю коллекцию американскому Бостон-колледжу, в библиотечное собрание Джона Бэрнса, для которого это было уже не первое такое приобретение. На сайте библиотеки можно увидеть фотографии корешков, обложки, некоторые аннотации. Еще забавно, что в той же библиотеке хранится теперь походный скрэббл Грина, в который он любил играть с Ивонн.

Южный берег реки Сены — еще не значит «Левый». К нему не относится самый многолюдный в Париже 15-й округ, хотя он расположен целиком на левом берегу. Разные жизненные ценности разделяют Левый берег и 13-й округ, примыкающий к реке на востоке города с не освоенной до конца промзоной. Ее не воспринимаешь как настоящий Париж; это, по словам Филиппа Делерма, «Париж, который не вписывается в туристическую концепцию».

Следы Левого берега как яркого, многообразного явления в истории не только парижской, а всей мировой культуры ХХ века надо искать в трех округах — в первую очередь в 5-м, с некоторой натяжкой в дорогом 6-м, ну и совсем фрагментарно в 7-м, где доминируют министерства и посольства.

Удивляет уже то, что в относительно небольшом городе сначала возникло, а потом все больше закреплялось понятийное размежевание на правобережную и левобережную части, произошел раздел словно бы на самостоятельные, независимые государства с несхожими политическими режимами, с несовпадением характеров, пусть даже и не столь резким, как шестьдесят лет назад, но проявляющимся и сегодня.

Особая городская среда в каждой из этих двух частей настаивалась годами. На правом берегу традиционно располагались — и до сих пор они в основном там — крупные отели, большие универсальные магазины, театры, биржа. На левом — атмосферу формировал университет, издательства и книжные магазины, редакции журналов. Левый берег — это территория духа, привлекавшая любителей задавать вечные вопросы; правый берег — более деловой, прагматичный, коммерческий.

На Левом берегу еще в первую французскую революцию возникли политические кофейни, куда любили ходить энциклопедисты. Позже появились литературные кафе-салоны — сначала на Монпарнасе, затем на Сен-Жермене. В период их расцвета они объединяли писателей и художников по их философским, эстетическим взглядам, степени левизны, любви-нелюбви к компартии и, соответственно, к тому, что происходило в те годы в СССР.

В послевоенный период идеологическая окраска Левого берега приобрела такой вес, что «переход» с одного берега на другой, смена квартиры или мастерской, столика в одном кафе на другое приравнивались к изменению политической позиции. Все самое ст€оящее, актуальное, живое развивалось на Левом берегу, и несмотря на смену приоритетов в общественном поле, это оставило след, повлияло на ауру. Тем более что и университет на своем месте, и большинство издательств по-прежнему тут, а приписанные им авторы назначают свидания во «Флор». Английский писатель Грэм Робб назвал Латинский квартал «самым телегеничным местом в континентальной Европе». (Эпицентр событий в шестьдесят восьмом году мог находиться только здесь. В Нантер никто бы не доехал.)