На этот счет у него имелись свои соображения.

Два события — неожиданный звонок одного из его разведчиков в Ираке, чуть больше недели назад, и звонок Эвелин на коммутатор института Холдейна — непременно должны быть как-то связаны между собой, это ясно. Но дальнейших проблем он никак не ожидал. Он и его партнеры в основном действовали вне зоны действия радиолокаторов. Разумеется, им приходится быть осторожными — в их деле секретность превыше всего, — но никаких причин ожидать осложнений у них не было.

Он попытался рационально объяснить звонок Эвелин, пытаясь избавиться от тревоги, но это не помогло. Ситуация не предвещала ничего хорошего. Он уже давно привык доверять своей интуиции, а сейчас она буквально била в набат. Необходимо срочно выяснить, что там происходит. А для этого придется позвонить своим партнерам, рассказать обо всем и, как всегда, втроем выработать план действий.

Он взглянул на часы. В Бейруте день начинается на два часа раньше, значит, придется не ложиться и тогда он успеет до наступления утра сделать несколько звонков. Но ему не привыкать.

Как и другие до него, он посвятил этому делу всю свою жизнь.

И если интуиция его не обманывает, теперь оно коснулось и Эвелин.

Опять!

Тяжело вздохнув, он повернулся к письменному столу, где лежала древняя рукопись, которую он достал из сейфа перед тем, как позвонить Эвелин. Она лежала там, с виду совершенно невинная. Том некоторое время смотрел на нее, затем взял в руки и слегка покачал головой.

Невинная.

Как бы не так!

Книга затянула его, да и не одного его, в свою губительную паутину. Перед ней невозможно устоять, и тому имелись серьезные причины. Да, книга того стоила!

Пожав плечами, он открыл книгу на первой странице и задумался, вспоминая, с чего все началось.

Томар, Португалия, август 1705 года

Спускаясь за стражником по узкой винтовой лестнице, Себастьян ощущал, как влажный холод, исходящий от голых каменных стен, пробирает его до самых костей.

Он смотрел под ноги, стараясь не ослепнуть от яркого пламени факела, высоко поднятого стражником. При неверном освещении он заметил в середине ступеней глубокую выемку и не сразу догадался, что это след от множества кандалов.

Здесь, в Томаре, уже томятся множество заключенных, и еще многих ожидает та же участь.

Он следовал за стражником по длинному узкому проходу, мимо дверей из толстых неотесанных досок с большими навесными замками. Наконец стражник остановился перед одной из них. Выбрав нужный ключ из нанизанной на кольцо большой связки, он отпер замок и потянул на себя тяжелую дверь. Перед Себастьяном возникло черное отверстие, напоминающее вход в пещеру. Он неуверенно взглянул на стражника, равнодушно кивнувшего ему. Себастьян собрался с духом, снял со стены в коридоре факел, зажег его от факела стражника и шагнул внутрь.

Несмотря на огромные колеблющиеся тени, он сразу узнал человека, скорчившегося в дальнем углу, и сердце его сжалось от тоски.

— Не бойся, — слабым голосом прохрипел старик. — Заходи.

Себастьяна будто приковало к полу, он не мог сделать ни шага.

— Прошу тебя, — прошептал старик. — Войди, посиди со мной.

Себастьян сделал неуверенный шаг, затем другой и с ужасом уставился на обитателя камеры, отказываясь верить своим глазам.

Изуродованный побоями человек поманил его к себе, с трудом подняв закованную в кандалы руку. Юноша заметил — два пальца на ней оставались неподвижными, а большой вообще отсутствовал.

Исаак Монталто являлся очень хорошим, добрым человеком и близким другом отца Себастьяна. Оба были учеными, учили и воспитывали детей в богатых семьях и многие годы вместе работали в замечательном городе Лиссабоне, занимаясь изучением и переводом старинных арабских и греческих рукописей. Опасная болезнь, по теперешним понятиям обычный грипп, прервала работу друзей, отдававших ей все свое время и силы. Разразившаяся в ту зиму эпидемия беспощадно косила людей, опустошив город. Не пощадила она и семью Себастьяна. Уцелел только он один, бывший еще младенцем, — при первых признаках заболевания отец немедленно отдал сынишку на попечение старого друга Исаака, жившего неподалеку от Томара. Исаак и его жена преданно заботились о малыше, но через несколько недель она и сама заболела. Старику ничего не оставалось, как поручить Себастьяна заботам монахов из монастыря Томара. Той же зимой жена Исаака скончалась.

Овдовевший Исаак не мог забрать к себе такого малютку, и ему пришлось расти в монастыре вместе с другими осиротевшими детьми. Но Исаак никогда его не забывал. По мере того, как малыш подрастал и превращался в мальчика, а затем в юношу, Исаак всегда оставался для него другом и наставником, внимательно следил за его развитием и воспитанием. С тяжелым сердцем отпустил Исаак молодого человека, когда тот решил посвятить себя служению Богу в кафедральном соборе Лиссабона. Но с тех пор прошло уже три года. И вот старик оказался здесь, в этой камере — жертва безжалостной инквизиции, бледная тень человека, которым он был прежде.

— Исаак! — С искренней болью и раскаянием тихо ахнул Себастьян. — Бог мой!

— Да, — горько усмехнулся Исаак и поморщился от боли в груди. — Твой Бог… — Он с трудом перевел дыхание и кивнул. — Должно быть, он очень гордится, когда видит, до чего готовы дойти его слуги, стремясь доказать свою преданность его учению.

— Я уверен, он никогда и не помышлял о чем-либо подобном! — горячо возразил Себастьян.

В страдальческих глазах старика промелькнуло слабое подобие улыбки.

— Будь осторожен, мой дорогой мальчик, — предостерег он. — За такие слова ты можешь угодить в соседнюю камеру.

Жестокая инквизиция свирепствовала на Иберийском полуострове уже на протяжении двух столетий. В Португалии, как и в Испании, она преследовала цель вырвать из объятий других вероисповеданий новообращенных мусульман и евреев, которые, внешне перейдя в католицизм, втайне оставались преданными вере своих предков и исполняли прежние обряды.

Но так было не всегда. Реконкиста — начавшееся в XI веке освобождение Испании и Португалии от мавров — увенчалась образованием на полуострове многонационального общества, члены которого исповедовали разные веры, что не мешало им жить в мире и дружбе. В таких городах, как, например, Толедо, они вместе трудились над переводами древних рукописей, веками хранившихся в монастырях и мечетях. Были заново открыты древнегреческие трактаты и сочинения, давно утраченные для Запада, и именно благодаря их объединенным усилиям возникли университеты в Париже, Болонье и Оксфорде. Тогда и началось возрождение искусства и эра великих научных открытий.

Однако Риму подобная религиозная терпимость пришлась не по нраву. Ватикан считал своим долгом положить конец сомнениям людей и заставить их слепо уверовать в единственного, истинного Бога, то есть христианского, и соблюдать установленные католической церковью обряды. Непримиримой политикой Рима воспользовались монархи Испании. В Испании инквизиция стала активно преследовать иноверцев в 1478 году, Португалия последовала ее примеру на полстолетия позже. Как и обычно, истинными причинами конфликта между представителями различного вероисповедания являлись алчность, стремление к захвату земель, так что по своим целям реконкиста и инквизиция практически ничем друг от друга не отличались.