Задержав на ней взгляд, он медленно – очень медленно – повернулся и направился к выходу.

– До свидания, Констанс, – сказал он тихо, чуть обернувшись. – Не беспокойтесь, я найду дорогу назад.

Констанс неподвижно сидела в кресле, прислушиваясь к звуку удалявшихся шагов, и поднялась лишь после того, как он окончательно стих. Вставая, она почувствовала, как что-то шевельнулось в кармане ее передника, и вздрогнула от неожиданности. Это что-то продолжало шевелиться, и вдруг из кармана появилась усатая мордочка со смешно подергивающимся крошечным розовым носиком, глазами-бусинками и мягкими маленькими ушками. Оцепенев от удивления, Констанс подставила зверьку ладонь, и он тут же забрался на нее. Его передние лапки были прижаты к груди, словно он просил о помощи, усики дрожали, а крохотные бусинки глаз умоляюще смотрели в глаза девушки. Это была белая мышка – крохотная, с блестящей шерсткой и совершенно ручная. Сердце Констанс вдруг оттаяло – так внезапно, что она чуть не задохнулась, и из глаз ее брызнули слезы.

В неподвижном воздухе читальной комнаты Центрального архива кружились пылинки и довольно приятно пахло старым картоном, пылью, дерматином и кожей. Полированные панели покрывали стены до самого потолка в стиле рококо, с которого свисали две тяжелые люстры из позолоченной меди и хрусталя. У дальней стены виднелся камин, сложенный из кирпича и отделанный розовым мрамором, имевший по крайней мере восемь футов в высоту и столько же в ширину. Центр комнаты занимали три массивных дубовых стола на толстых ножках, застеленные сукном. Это было одно из наиболее впечатляющих помещений музея – и менее всего известное широкой публике.

Прошло уже больше года с тех пор, как Нора заходила в архив в последний раз, и, несмотря на все его величие, воспоминания, которые он пробуждал в ней, отнюдь нельзя было назвать приятными. Но, к несчастью, читальная комната Центрального архива была единственным местом, где она могла получить наиболее ценные исторические сведения.

Послышался тихий стук в дверь, и на пороге появилась плотная фигура Оскара Гиббса, державшего в мускулистых руках огромную кипу перевязанных бечевками старинных документов.

– Здесь очень много информации об этой гробнице Сенефа, – сказал он, с трудом перекладывая бумаги на стол. – Странно, что до вчерашнего дня я ничего о ней не слышал.

– О ней мало кто знает.

– Зато теперь в музее только о ней и говорят. – Гиббс покачал коротко стриженной головой, гладкой как бильярдный шар. – Только в этом подземелье и можно было спрятать египетскую гробницу. – Он постоял, переводя дух. – Вы помните распоряжение, доктор Келли? Мне придется запереть вас здесь. Когда закончите, позвоните четыре-два-четыре-ноль. Нельзя пользоваться бумагой и ручкой, кроме тех, что находятся в шкатулках. – Он бросил взгляд на ее лэптоп. – И не снимайте перчатки.

– Я все поняла, Оскар.

– Если я вдруг вам понадоблюсь, найдете меня в архиве. Не забудьте: четыре-два-четыре-ноль.

Наконец огромная бронзовая дверь закрылась, и Нора услышала, как щелкнул хорошо смазанный замок. Она вернулась к столу. От аккуратных стопок документов исходил запах тлена. Нора внимательно просмотрела их, чтобы получить общее представление о том, что здесь находилось и какую часть необходимо прочесть. И речи идти не могло, чтобы изучить все документы, – на это ушла бы целая вечность. Она запросила инвентарную опись гробницы Сенефа и все связанные с ней документы – с момента ее обнаружения в Фивах до закрытия выставки в 1935 году. Похоже, Оскар проделал огромную работу. Самые старые документы были написаны на французском и арабском языках, но с того момента, как гробница из собственности наполеоновской армии перешла британцам, преобладающим языком стал английский. Среди документов были письма, чертежи гробницы, рисунки, транспортные накладные, договора страхования, вырезки из журналов, старые снимки и научные монографии. После того как гробница оказалась в музее, количество документов увеличилось в разы. В толстых папках лежали строительные чертежи, карты, синьки с чертежей, доклады о проведении работ по консервации, различная переписка и бесчисленные счета, относящиеся ко времени открытия выставки. Кроме того, здесь были письма от простых посетителей выставки и ученых, внутренние доклады сотрудников музея и смета на проведение работ по консервации гробницы. В нижней папке оказались документы, имеющие отношение к новой станции подземки, и просьба музейного руководства к городскому совету Нью-Йорка о строительстве пешеходного туннеля, который соединит станцию «Восемьдесят первая улица» с новым подземным входом в музей. Самым последним документом был краткий отчет какого-то давно забытого хранителя об окончании работ по консервации выставки, датированный 14 января 1935 года.

Нора посмотрела на разложенную на столе груду документов и вздохнула. Мензис хотел к завтрашнему утру получить их краткое описание, с тем чтобы наконец приступить к работе над «сценарием» выставки и описанием экспонатов. Она проверила время: ровно час дня. Во что же она позволила себя втянуть?

Включив лэптоп, Нора стала ждать, пока он загрузится. По настоянию своего мужа Билла она недавно сменила ПК на «Мак», после чего время загрузки компьютера сократилось во много раз, составив восемь и девять десятых секунды вместо долгих двух с половиной минут. Разница была такой, словно она пересела из «форда-фиесты» в «мерседес». Увидев появившееся на экране монитора яблоко – логотип компании «Эпл Макинтош», Нора подумала, что хоть что-то в ее жизни идет так, как положено.

Надев жесткие льняные перчатки, она начала развязывать бечевку, которой была перевязана первая пачка документов, но ей не удалось справиться с узлом вековой давности: бечевка порвалась, и над столом поднялось облачко пыли.

С величайшей осторожностью Нора раскрыла первую папку и вынула из нее пожелтевший документ, написанный по-французски причудливым витиеватым почерком, и углубилась в процесс его расшифровки, время от времени делая пометки на компьютере. Несмотря на то что почерк разобрать было очень трудно, а познания Норы во французском языке оставляли желать много лучшего, вскоре она с удивлением обнаружила, что ее по-настоящему захватила история, вкратце рассказанная Мензисом накануне, во время их визита в гробницу.

Когда Наполеон вел войны в Европе, в голову ему пришла потрясающая идея – пройти по всему Среднему Востоку тем же путем, которым во время своих завоевательных походов шел Александр Македонский. В 1798 году началось вторжение в Египет, в нем были задействованы четыреста кораблей и пятьдесят пять тысяч солдат. Наполеон также воплотил в жизнь радикально новую по тем временам идею: он привел с собой более ста пятидесяти гражданских ученых и инженеров, на которых возлагалась задача всестороннего изучения Египта и его загадочных руин. Одним из тех ученых и был молодой энергичный архитектор по имени Бертран Магни де Кахорс.

Де Кахорс одним из первых исследовал величайшую находку египтологов всех времен – Розеттский камень, который откопали наполеоновские солдаты, возводившие укрепления вдоль береговой линии. Это открытие вдохновило его, показав, какие еще находки могут ждать впереди. Де Кахорс последовал за французской армией на юг, вверх по течению Нила, где были обнаружены величественные храмы Луксора, а на другом берегу реки – Долина царей, древнее ущелье в пустыне, которому суждено было стать самым знаменитым кладбищем в мире.