– Как твое здоровье? – нерешительно спросила она.

– Не знаю, – ответила Сара. – А твое?

– Я… Я здорова, – растерянно сказала Эрменгарда и прибавила, решившись перейти на другой, более искренний и дружеский тон: – Ты очень несчастна?

Саре было тяжело в эту минуту, и она не поняла ее доброго побуждения. Если Эрменгарда до такой степени глупа, то пусть лучше оставит ее в покое.

– А как ты полагаешь? – спросила она. – Ты, должно быть, думаешь, что я очень счастлива?

И, не прибавив больше ни слова, Сара ушла.

Впоследствии она поняла, что напрасно обидела бедную недалекую Эрменгарду.

Та была неловка всегда, а когда что-нибудь сильно трогало или волновало ее, неловкость ее еще увеличивалась.

Но внезапно промелькнувшее у Сары подозрение сделало ее особенно чувствительной к оскорблениям.

В продолжение нескольких недель между бывшими подругами как будто встала стена. Когда они случайно встречались, Сара отворачивалась, а Эрменгарда от волнения и замешательства была не в силах произнести ни слова. Иногда, встречаясь, они кивали друг другу, но случалось, что они расходились, даже не поздоровавшись.

«Если она не желает говорить со мной, – думала Сара, – то я буду держаться подальше от нее. С помощью мисс Минчин это сделать нетрудно».

С помощью мисс Минчин это оказалось настолько легко, что они даже редко видели друг друга. Приехав из дому, Эрменгарда, как заметили все, стала еще бестолковее обыкновенного и была очень грустна. В свободное от уроков время она чаще всего садилась на подоконник и, сжавшись в уголке, молча смотрела в окно. Раз Джесси, проходившая мимо, остановилась и с удивлением посмотрела на нее.

– О чем ты плачешь, Эрменгарда? – спросила она.

– Я не… плачу, – дрожащим голосом ответила Эрменгарда.

– Нет, плачешь, – настаивала Джесси. – Слеза только что скатилась у тебя по носу до самого кончика и упала. А вот катится и другая.

– Ну и пусть, – сказала Эрменгарда. – Мне тяжело, и я не хочу, чтобы ко мне приставали.

Она повернулась к Джесси своей толстой спиной и, уже не скрываясь, вынула платок и стала вытирать глаза.

В этот вечер Сара пришла к себе на чердак позднее обыкновенного. У нее было много работы, а потом, уже спустя некоторое время, после того как воспитанницы улеглись спать, она отправилась со своими учебными книгами в класс и довольно долго занималась там.

Взойдя на лестницу, Сара с удивлением увидала, что из-под двери ее комнаты виднеется полоска света.

«Никто никогда не приходит ко мне, – подумала она, – а между тем кто-то зажег свечу».

Да, кто-то действительно зажег свечу, и она горела не в кухонном подсвечнике Сары, а в одном из таких, какие стояли в спальнях учениц. Этот кто-то был в ночном костюме и сидел на старой, расшатанной табуретке, завернувшись в большой красный платок. Это была Эрменгарда.

– Эрменгарда! – воскликнула Сара, удивившись, но еще более испугавшись. – С тобою что-нибудь случилось?

Эрменгарда встала со скамейки. Она была в ночных туфлях, которые сваливались у нее с ног. Глаза и нос ее покраснели от слез.

– Со мной что-нибудь случится… если узнают, что я здесь, – ответила она. – Но я не боюсь – ни крошечки не боюсь.

О, Сара, скажи мне… почему ты не любишь меня больше?

От этих простых дружеских слов знакомый клубок поднялся в горле Сары.

Это было так похоже на прежнюю Эрменгарду, когда-то просившую Сару подружиться с ней. Ее слова, ее голос доказывали, что она совсем не такая, какой казалась Саре в последнее время.

– Я люблю тебя, – сказала Сара. – Я думала… все теперь так переменилось. Я думала… что переменилась и ты.

Эрменгарда широко открыла свои мокрые глаза.

– Не я, а ты стала совсем другая! – воскликнула она. – Ты не хотела говорить со мной. Я не знала, что делать. Ты переменилась с тех пор, как я вернулась из дому.

Сара на минуту задумалась. Она поняла свою ошибку.

– Я в самом деле переменилась, – сказала она, – но не так, как ты думаешь. Мисс Минчин не желает, чтобы я разговаривала с воспитанницами. Они и сами по большей части не хотят говорить со мной. Я думала, что, может быть, не хочешь и ты. А потому я и старалась держаться в стороне.

– О, Сара! – жалобно и с упреком воскликнула Эрменгарда.

А потом подруги нежно обнялись, и черная головка Сары лежала несколько минут на плече Эрменгарды, под ее красным платком. Сара чувствовала себя страшно одинокой, когда думала, что и Эрменгарда отвернулась от нее.

Девочки уселись на пол. Сара обхватила руками колени, а Эрменгарда завернулась в платок и с обожанием взглянула на нее.

– Я больше уже не могла выносить это, – сказала она. – Ты, наверное, можешь жить без меня, Сара, но я без тебя не могу. Я была уже почти совсем мертвая. А потому сегодня вечером, поплакав под одеялом, я решила пробраться сюда и попросить тебя быть по-прежнему моим другом.

– Ты лучше меня, – сказала Сара. – Мне тоже хотелось быть с тобой по-прежнему, но я не могла первая заговорить об этом – из гордости. Видишь, какая я плохая!

Эрменгарда с боязливым любопытством оглядела комнату Сары.

– Господи! – воскликнула она. – Будешь ли ты в состоянии жить здесь?

– Буду, если представлю себе, что моя комната совсем другая, – ответила Сара.

Она говорила медленно. Воображение ее начало работать, а то она как бы замерла с тех пор, как умер ее отец.

– Многим приходилось жить в местах, которые были еще хуже, – сказала она. – Подумай, каково было графу Монте-Кристо в подземной тюрьме замка Иф? Или заключенным в Бастилии?

– В Бастилии! – прошептала Эрменгарда, с восхищением глядя на Сару. Она хорошо запомнила разные эпизоды Французской революции. Они врезались ей в память потому, что Сара необыкновенно живо рассказывала их.

– Да, – продолжала Сара, – Бастилия подойдет как раз. Я заключенная в Бастилии. Я провела здесь много, много лет, и все забыли обо мне. Мисс Минчин – мой тюремщик, а Бекки, – тут лицо Сары просветлело, – а Бекки такая же заключенная, как и я. Она сидит в соседней камере.

Она взглянула на Эрменгарду, и той показалось, что она видит перед собою прежнюю Сару.

– Да, я буду представлять себе это, – сказала Сара. – Тогда мне будет гораздо легче.

Слова эти привели Эрменгарду в восторг.

– И ты будешь рассказывать мне? – спросила она. – Позволишь ты мне приходить сюда по вечерам и будешь рассказывать мне все, что придумаешь днем?