в тундре, в тайге, где угодно, потому что автоматчики из НКВД их просто покрошат очередями – и все.

– Я не понимаю, – начал было он. – Алмазы мы можем отправить на машине, по рации можно вообще вызвать самолет, чтобы их забрали отсюда от греха подальше…

– Нет у нас рации, – буркнул Игнатов. – Сломалась паскуда. И не знаю, как и почему. Еще вчера работала, позавчера я батареи свежие подключил, и все было в порядке.

– Отправлять машину нельзя, – покачал Шелестов головой. – Они, может, этого только и ждут. Все-таки на поселок напасть, не зная точного количества тех, кто может оказать сопротивление, не так просто. Они зэки, а не штурмовой батальон армии. Расставят своих людей по дорогам и перехватят машину. На ней же с алмазами и деру дадут. Что им еще здесь нужно?

– Я сяду в машину, отвлеку их и уведу от поселка, – решительно заявил участковый. – Я смогу, хорошо умею управлять автотранспортом. А когда они поймут, что не получилось завладеть алмазами, то уйдут, будут искать другую добычу в другом месте.

– Нет, глупо, – возразил Шелестов. Он вздохнул, поднялся со стула и, пройдясь по комнате, остановился у окна, глядя поверх занавески на улицу. – Не дадут они тебе уехать. Тут не так много дорог, любым полем, как на орловщине или в сталинградских степях, напрямик не проедешь. Думаешь, они пешком сюда идут? Нет, есть у них транспорт. Они тебе скаты прострелят и возьмут тепленьким. Да и не нужен ты им живым, канителиться с тобой не станут. А когда поймут, что алмазов в машине нет, все равно пойдут сюда. А без тебя у нас бойцов и так кот наплакал. Ты да уполномоченный, который где-то запропастился. Еще красноармеец этот, конвойник. Ну, мы с Коганом. Вот и вся армия.

– А где Виктор?

– Буторин сейчас километрах в двухстах отсюда на берегу. Проверяет еще одно возможное место нахождения подлодок. И вернется он дня через два. А все местные охотники ушли за добычей. В поселке бабы да дети. Ненцы в людей стрелять не станут, да и сколько у нас их тут есть, их мужчин? Трое оленеводов, что на нартах приехали. Три автомата, карабин, два пистолета и пара штук охотничьих ружей да патроны с мелкой птичьей дробью?

– Не совсем, – помолчав, добавил участковый.

– Что «не совсем»? – посмотрел на Игнатова Шелестов.

– Еще кое-что есть, – усмехнулся младший лейтенант.

Виктор хорошо помнил этот взрыв. Тогда в белесой северной ночи полыхнул огонь, и огромный край осыпи вместе с сугробами ухнул вниз. Мэрит, храбрая норвежская партизанка, потерявшая брата, многих друзей в борьбе с нацистами, приняла это решение, чтобы спасти русских. Она взорвала карниз в ущелье вместе с собой и гитлеровцами. Этот взрыв до сих пор виделся Буторину как наяву. Закаленный боец, опытный разведчик, которому было не впервой терять друзей, с ужасом смотрел, как эта махина ухнула вниз и погребла под собой тело девушки. Было очень больно уходить, больно сознавать, что она так и останется там, под этим завалом навечно. Непохороненная. И ее тело будут источать природные процессы, а потом, через десятки лет, возможно, ее кости вымоет горными водами, и они попадутся под ковш бульдозера дорожных рабочих, прокладывающих путь в тех горах Норвегии. И они не будут знать, чьи это кости, кто был этот человек. Может быть, даже и не подумают, что человек погиб на войне. А будут ли они помнить эту войну через несколько десятков лет после ее окончания? Простой обыватель, которому важнее тепло в доме и кусок хлеба на столе, привыкший винить всех вокруг в том, что ему неудобно спать и невкусно есть, быстро забывает общее горе.

И вот теперь она сидит перед ним на патронном ящике и устало улыбается. Но ее усталая улыбка была столь счастливой, что сердце Буторина от радости чуть не выпрыгнуло из груди. Жива, она жива! Не погибла… И он опустился перед этой девушкой на колени, взял ее за руки и уткнулся лицом в ее пропахшие морем ладони. И какое блаженство было чувствовать ее щеку, которой она прижалась к его затылку, чувствовать, как она поглаживает его по седому ежику волос. За эти минуты можно отдать многое, но отдать свое, то, что принадлежит тебе, а когда на твоих плечах такая ответственность, когда на берегу шесть трупов, а в море уходит вражеская подлодка, то думать приходится о том, чтобы выполнить возложенную на тебя задачу.

– Откуда ты здесь взялась, Мэрит? – спросил Буторин, не выпуская ее руки из своих пальцев и тревожно оглядываясь на воды залива, где исчезла немецкая субмарина.

– Они меня привезли, – лицо девушки помрачнело. – Они Сигни схватили. А мне сказали, что если не покажу проход к русским островам, то они ее замучают в тюрьме. Кто-то донес, что я рыбачка, что много ходила в море и к вашим берегам тоже.

– Бедная девочка, как же ты теперь?

– Ну, они же не знают, что я живая, что я стреляла в них. Эти моряки, которые убитые, они уже ничего не расскажут. Только как я теперь назад вернусь, как Сигни освобожу? Я же не могу явиться к нацистам и сказать, я все выполнила – отдайте бабушку.

– Что-нибудь придумаем, девочка, – ободряюще улыбнулся Буторин и провел пальцами по щеке Мэрит.

– А ты что здесь делаешь? Ты с отрядом? Вы специально выслеживаете немцев на берегу? – Девушка задавала вопросы и с надеждой смотрела в глаза мужчины, которого любила и которого считала потерянным для себя навсегда.

– Я один, милая, – Буторин улыбнулся. – Ну, не совсем, там снизу с оленьей упряжкой меня ждет местный охотник. А на твоих немцев я нарвался случайно. Давай-ка пойдем, осмотрим тела да заберем доказательства того, что нацисты сюда заходили. И пока я буду выполнять свою работу, ты мне расскажешь, что здесь делала субмарина, для чего пришла к нашим берегам. Хорошо?

Документов при убитых не было. В карманах вообще не было личных вещей, не считая зажигалок, сигарет, курительных трубок. Хуже всего, что не было на убитых и нательных посмертных медальонов с личными номерами. Значит, готовились основательно и ничего идентифицирующего личности с собой не брали. Немецкие и европейские типы сигарет не показатель того, что они немецкие подводники, трубки, явно сделанные не в Советском Союзе, тоже. Хотя, если рассматривать все собранные факты вместе, то как косвенные доказательства подойдут и иностранного производства одежда, и ярлыки иностранного производителя на нижнем белье.

А Мэрит ходила за Буториным по берегу хвостом и рассказывала о своих злоключениях. Она сомневалась, что кто-то выдал ее причастность к партизанскому движению. Тогда бы ее просто расстреляли или забрали в гестапо. Видимо, они искали людей, кто когда-то был рыбаком или сейчас. И кто знал хоть немного русский язык, бывал в СССР, общался с советскими моряками, рыбаками, бывал в советских территориальных водах, неплохо бы знал полярные воды. Вот Мэрит по многим критериям оценки им и подошла. И, судя по ее рассказу, появление в полярных советских водах немецких субмарин не случайность и не инициатива отдельных капитанов. И даже не инициатива отдельных командиров дивизионов. Это тактика флота, ободренная и поддерживаемая гитлеровским командованием. И сразу в голове как красный фонарь вспыхнула мысль, что со стороны гитлеровцев к операции привлечены и армия, и флот, и разведка, и весь генералитет, а их тут четверо на все оперативные мероприятия и на все побережье от Архангельска до Новой Земли. Просто отлично! «Мы ведь не боги и не всемогущие, – с ожесточением думал Виктор, рывками расстегивая одежду на очередном убитом немце. – Что мы можем такого, что выше человеческих сил? А нет, можем! Он вытер потный лоб рукавом и посмотрел на море. Вот увидел врага в глубоком тылу своей Родины и понял, что можем. Зубами, ногтями, ножами. Головой своей умной и хитрой можем сделать все, чтобы не совались они сюда. И кто сказал, что к нам не придет помощь, что не придет флот и авиация, чтобы топить эти стальные гробы вместе с фашистским отребьем внутри. Ведь мы сделали это, мы нашли их, мы доказали, что есть они, ходят сюда! Вот оно, доказательство – эти вот трупы. И Маришка моя тоже доказательство!