Ехал внедорожник прямо на него.

На мгновение Лауэр разозлился:

— Тормози, козел!

Их разделяло достаточно большое расстояние. На тихой улице в столь ранний час не было ни души. Он еще подумал, может, ему следовало держаться ближе к тротуару…

Но Джонатан Лауэр не услышал скрипа тормозов.

Он услышал другое.

Совсем другое, и его злость тут же сменилась ужасом. Потому что хромированная решетка вдруг оказалась совсем рядом.

Он услышал, как взревел двигатель, разгоняя внедорожник.

За несколько последующих дней Карен, должно быть, сотню раз просмотрела этот двухсекундный клип.

В полнейшем замешательстве. Не в силах осознать, как трактовать увиденное.

Лицо мужчины, с которым она прожила восемнадцать лет. Мужчины, которого ей так не хватало, по которому она скорбела. В чью подушку иногда плакала ночами, прижимая ее к себе, чье имя все еще шептала.

Это был Чарли, ее муж Чарли, «схваченный» объективом камеры наблюдения.

Вне Центрального вокзала. После взрывов.

«Как ты мог там оказаться, Чарли?..»

Карен не знала, что и делать. Кому она могла об этом рассказать? Она побегала трусцой с Полой в Тодс-Пойнт, выслушала подробный рассказ об обеде, на который ее с Риком пригласили в какой-то удивительный дом в Стэнвиче, и каждое мгновение Карен так и подмывало перебить подругу и сказать: «Я видела Чарли, Пола».

Детям? Увидеть лицо отца стало бы для них жутким потрясением. Они бы умерли. Ее родителям? И как она все это объяснит? Карен не знала.

Солу? Человеку, который делал для Чарли все, что только мог. Нет.

Вот она и держала все в себе. Смотрела на лицо Чарли снова и снова, пока не почувствовала, что сходит с ума. Замешательство переросло в злость. Злость — в обиду и боль.

«Почему? Почему, Чарли? Как получилось, что это ты? Как ты мог так поступить с нами?»

Карен перебрала в памяти факты. Чарли оставил «мерседес» на техобслуживание. В компьютере у дилера имелась соответствующая запись. Они нашли остатки разорванного брифкейса. Ей прислали обгоревший лист из его блокнота. Он звонил ей в 8.34. Карен никак не могла составить единую картину.

Он ехал на том поезде!

Сначала она пыталась убедить себя, что это не он. Чарли никогда, никогда не поступил бы так с ней. Или с детьми. Только не Чарли… И почему? Почему?! Она смотрела на его лицо. Люди выглядели такими похожими. Глаза, надежды… от них можно ждать любого подвоха. И картинка чуть расплывалась. Но всякий раз, когда она возвращалась к телевизору, прокручивала этот крошечный отрезок документального фильма, может, уже и в тысячный раз, перед ней возникало лицо Чарли. И ошибки тут быть не могло. Карен прошиб пот. Ноги стали ватными.

«Почему?!»

Шли дни. Карен пыталась делать вид, будто ничего не произошло, но лицо Чарли на экране телевизора просто раздавило ее. Она слегла. Сказала детям, что это нервное. Годовщина смерти Чарли. Нахлынувшие чувства. Однажды они даже принесли ей обед в постель. Куриный суп, купленный в кулинарии, чашку зеленого чая. Карен поблагодарила детей, заглянула в их встревоженные глаза. «Поправляйся скорее, мамочка». Когда они ушли, она расплакалась.

Потом, когда дети спали или уходили в школу, она бродила по дому, всматривалась в лицо мужа на фотографиях, которые висели везде. Они так много значили для Карен. Только они у нее и остались. Чарли на пляже. Чарли и она на свадьбе ее кузины. Личные вещи Чарли, которые лежали в ящиках его стола: визитки, квитанции, наручные часы.

«Ты не мог так поступить со мной, Чарли, правда? С нами… Только не ты…»

Должно быть, это какое-то совпадение. Пусть и странное, невероятное. «Я верю тебе, Чарли… Я верила тебе всю жизнь, и я собираюсь верить и теперь. Ты никогда бы не причинил мне такую боль».

Карен то и дело подходила к еще одному свидетельству того страшного дня. Вырванному из блокнота листу, который кто-то нашел на Центральном вокзале. «Со стола Чарльза Фрайдмана».

Она чувствовала его присутствие. Она ему верила. Верила все восемнадцать лет. Что бы она ни видела на экране. Карен чертовски хорошо знала, каким был ее муж.

А вот тут Карен впервые посмотрела на вырванный лист. Действительно посмотрела. Не как на память о муже. Меган Уолш. Случайное имя, нацарапанное неразборчивым почерком Чарли. Рядом телефонный номер: 964-1650, еще номер, подчеркнутый несколько раз: В1254.

Карен закрыла глаза.

«Не звони туда, — приказала она себе, отгоняя подозрения. — Лист прислал не Чарли. Быть такого не может».

Но через мгновение Карен вновь смотрела на телефонный номер. Сомнения рвали душу. Его лицо на экране. И вот этот лист, кусочек прошлого, ниточка к Чарли… единственная ниточка.

«Звонить по этому номеру — безумие, Карен. Но если не хочешь окончательно сойти с ума, ничего другого не остается».

Карен пришлось собрать всю волю в кулак.

Ей казалось, что она изменяет Чарли, его памяти. А если в документальном фильме она увидела вовсе не его? Если она пошла на поводу собственного воображения, приняла за Чарли совсем другого человека?

Ее муж уже больше года как погиб!

Но она набрала номер, моля Бога, что не попадет в какой-нибудь отель, где Чарли с кем-то встречался в номере В1254. Получалось, что она подозревала мужа в измене. Самое время.

— Банк «Чейз Манхэттен», отделение на Сороковой улице и Третьей авеню, — прозвучал женский голос.

Карен шумно выдохнула — от облегчения и… от стыда. Но раз уж она сделала первый шаг, останавливаться не имело смысла.

— Я бы хотела поговорить с Меган Уолш.

— Одну минуту.

Как выяснилось, Меган Уолш работала менеджером отдела частных вкладов. И после того как Карен сказала, что ее муж умер, а она единственная наследница его состояния, выяснилось, что В1254 — банковская ячейка, которую Чарли арендовал в этом отделении банка на свое имя примерно за полгода до смерти.

Наутро Карен поехала в город. Отделение «Чейз Манхэттен», просторное, светлое помещение с высоким потолком, находилось всего в нескольких кварталах от работы Чарли. Там ее встретила Меган Уолш, миловидная женщина лет тридцати пяти с длинными темными волосами, в дорогом, элегантном костюме, отвела в свой кабинет.

— Я помню мистера Фрайдмана. — На ее лице читалось сочувствие. — Сама открывала ему счет. Очень сожалею о вашей утрате.

— Я разбирала его старые записи. Эта банковская ячейка не упоминалась в списке. Я даже не знала о ее существовании.

Менеджер банка внимательно изучила копии свидетельства о смерти Чарли и судебного решения о признании Карен единственной законной наследницей. Задала несколько вопросов. Прежде всего спросила кличку их собаки. Карен улыбнулась (как оказалось, речь шла о Саше). Потом девичью фамилию матери. Наконец отвела Карен в небольшую комнатку без окон, расположенную рядом с хранилищем, и усадила в кожаное кресло перед высоким конторским столом.