– Давай, давай, Синица, что там у тебя? – нетерпеливо сказал полковник.

– Факс из Москвы, – копаясь в папке, ответил Синица таким тоном, словно сообщал полковнику о безвременной кончине их общего знакомого.

– Ну, давай, что ты там роешься?

– Виноват, одну секунду... Ага, есть!

Синица наконец извлек из папки и протянул Скрябину лист бумаги.

– А почему такой мятый? – недовольно спросил Петр Иванович. – Ты что, подтирался им, что ли?

– Никак нет, – с тихой грустью ответил Синица и равнодушно уставился в стену поверх головы полковника. Он чем-то неуловимо напоминал заморенного работой осла, на которого можно орать до посинения и даже бить, и все с одинаковым успехом – с места его все равно не сдвинешь.

– Ты когда приведешь себя в человеческий вид? – рассеянно осведомился полковник, погружаясь в чтение московского факса. – Тоже мне, старший оперуполномоченный! Тобой только ворон пугать!

– В огороде, – негромко уточнил Аршак, ни к кому конкретно не обращаясь. – На даче, э?

– Виноват, – с безграничным терпением вьючного животного ответил Синица.

– Сам знаю, что виноват, – скользя глазами по строчкам, механически произнес Скрябин. – Еще раз попадешься мне в таком виде – сошлю в участковые!

– Так точно, – с прежним выражением сказал Синица.

Чувствовалось, что этот обмен репликами происходит не в первый раз и даже не в десятый и все с одинаковым результатом.

– Ладно, свободен, – не поднимая глаз от бумаги, проворчал Скрябин. – Иди работай.

– Действительно, чучело, – сказал мэр, когда за Синицей закрылась дверь. – Ну и кадры у тебя, Скрябин! Гнать надо этого разгильдяя, в три шеи гнать!

– Работник хороший, – рассеянно возразил Скрябин, безуспешно пытаясь разгладить на колене мятый факс. – Можно сказать, незаменимый. Не голова – компьютер.

– Ну, так заставь этот свой компьютер завести себе корпус поприличнее! Смотреть на него противно, лицо власти, называется...

– Алименты большие, – сказал Скрябин. – Половина зарплаты бывшей жене уходит...

– Что пишут, дорогой? – мягко напомнил Аршак.

– Да, действительно, – спохватился мэр, который после двух рюмок водки, похоже, и думать забыл о подозрительном московском госте. – Дуришь нам голову своим этим, как его... Воробьем, что ли... а у нас дела! Давай, читай!

– Да что читать, – сказал Скрябин. – Похоже, пустой номер. В общем, так... – Он снова уставился в бумагу. – Мочалов Федор Петрович, год рождения... так... так... Бизнесмен, лесопромышленник, торгует с Китаем, к уголовной ответственности не привлекался... К административной привлекался неоднократно...

– За что? – с любопытством спросил Чумаков.

– Да все за то же – мелкое хулиганство. Так... Вот, пожалуйста. Девяносто седьмой год – драка в ресторане, девяносто девятый – драка в ресторане; двухтысячный – подрался с таксистом; две тысячи второй – драка в ресторане, материальный ущерб, легкие телесные... Две тысячи третий – уличная драка, февраль две тысячи четвертого – драка на презентации выставки хрусталя и фарфора, материальный ущерб... Ого!

– Могу себе представить, – мечтательно произнес Павел Кондратьевич. – Вот это было зрелище! Так он, выходит, алкоголик?

– На учете не состоит, – заглянув в справку, ответил Скрябин.

– Мало ли кто не состоит... С его деньгами да состоять!

– Похоже, не наш клиент, – задумчиво произнес Аршак.

– Да, – сказал Скрябин. – Широкая русская душа – год сидит в своей тайге, глушит водяру и бьет морды медведям, а потом дорывается до цивилизации и не может остановиться – продолжает жрать водяру и бить морды, только уже не медведям, а таксистам и ресторанным гопникам.

– Что вы за люди, слушай? – искренне удивился Аршак. – Как так можно жить, не понимаю!

– Где уж тебе, – усмехнулся Павел Кондратьевич. – Ладно, Петр Иваныч, отпускай ты его. Внушение сделай, объясни, что здесь ему не тайга, а курорт – культурное место, всероссийская здравница... Ну, в общем, все как положено. Только ты, это... того... со штрафом поаккуратнее. Не жадничай, ясно? Лесопромышленники – тоже люди и в органы стучать умеют не хуже иных-прочих. Натравит на тебя свору адвокатов, век потом не отмоешься, и я с тобой заодно. Понял?

– Так точно, – напустив на себя вид оскорбленной невинности, ответил полковник.

– Ну, и все тогда. Выпить, что ли, на посошок?

Поколебавшись всего секунду, будущий губернатор наполнил рюмку до краев и залпом выпил, нимало не смущаясь тем, что пьет в гордом одиночестве.

* * *

Глеб вошел в номер, когда на часах было уже начало третьего пополудни, и первым делом запер за собой дверь. В душ хотелось нестерпимо, но он взял себя в руки, миновал дверь ванной и прошел в свои шикарные апартаменты с видом на море. За окном сверкало не по-осеннему яркое солнце, море, как гигантский аквамарин, блестело над верхушками пальм. Поймав себя на этом сравнении, Сиверов усмехнулся. "Аквамарин" в переводе с латыни – морская вода. Вот и получается, что морская вода блестит, как морская вода... Масло масляное, в общем.

Белая полоска платного пляжа у подножия горы была усеяна загорелыми телами, в воде у берега плескались купальщики. Чуть дальше, за расплывчатой линией взбаламученной ими воды, покачивались яркие пятнышки катамаранов, а еще дальше, там, где вода теряла бирюзовый оттенок и наливалась густым ультрамарином, легко чертили синеву косые паруса прогулочных яхт. Окно было плотно закрыто, но Глебу все равно казалось, что дующий с моря легкий ветерок доносит до него запахи воздушной кукурузы и жаренного на углях мяса.

Он вынул из нагрудного кармана мятую пачку, рассеянно вытряхнул оттуда последнюю, чудом уцелевшую сигарету и закурил. "Осень, – подумал он, глядя вниз, на утыканный яркими полосатыми грибами зонтиков пляж, – без пяти минут октябрь... Вот уж действительно, если есть на свете рай, так это Краснодарский край..."

Смотреть на бесконечно продолжавшийся внизу праздник жизни почему-то стало неприятно. Наверное, Глебу было бы легче, если бы все здесь оказалось серым и унылым, если бы у дверей гастрономов стояли длинные очереди за хлебом и серыми макаронами, а набегающая на грязный пляж свинцовая морская волна колыхала толстый слой прибитого последним штормом мусора. Но ничего этого не было, и работать поэтому не хотелось, а хотелось махнуть на все рукой, расслабиться и пойти на пляж – накупаться всласть, познакомиться с веселыми девушками, выпить молодого вина и закусить шашлыком. Гнусно было думать о том, что буйство яркой, беззаботной курортной жизни, как ширма, скрывает обычный набор подлостей, всегда сопутствующих большой политике, – подкуп, шантаж, подлог и убийства.