— А я думала, что церкви выгодно, чтобы люди верили всему, — ответила и спохватилась, что как-то уж слишком расслабилась в компании инквизитора. Прям за друга-приятеля его принимаю, что мелю все, что на ум приходит. Надо как-то фильтровать все, что говорю.

— Церкви выгодно, чтобы верили в нее, а не в силу ведьм или черное колдовство, — недовольно ворчит мужчина. — Где ее дом?

— Дальше, за поворотом, — я показываю рукой, а кое-кто из детворы, поняв, в каком направлении мы едем, вырвались из цепких материнских рук и побежали туда, оглашая округу криками: “Инквизитор едет!”

— Да-а-а-а-а, — я увидела лишь саркастическую усмешку Винченцо, и он пришпорил лошадь. А моя лошаденка, как привязанная, поспешила за его конем.

Урсулы не оказалось дома. Если я просто походила, постучала и позаглядывала в окна без занавесок, то инквизитор, пользуясь своей властью, сразу высадил дверь и зашел внутрь.

Внутри все было убого и кричало о бедности. Ни Урсулы, Ни Олафа с Питером в домике не оказалось. Мужчина, не церемонясь, осматривал комнату, и на пол полетели вещи.

— Почему она так бедно жила? — я смотрела на все, и казалось, что это не дом запасливой работницы, а приют попрошайки.

— А ваш батюшка хорошо ей платил? — инквизитор бросил на меня заинтересованный взгляд.

— Не знаю, но все, что, по ее мнению, он не доплачивал, она приворовывала, — что уж теперь молчать, когда Винченцо и так все уже знает. — Я ее вчера поймала с мешками черствого хлеба. Пришлось отнять и выпроводить восвояси.

— А зачем ей было нужно столько хлеба? — мужчина задумчиво смотрел на убогий половик в полу.

— Сказала, что продает фермеру, а тот ей мясо подешевле, — ответила и тоже посмотрела на половик. Что-то с ним не так.

— Ну-ка, помоги, — мужчина отбросил в сторону половик и поддел кольцо на люке. Мы вместе ухватились за кольцо и потянули. Крышка люка поддавалась с трудом. Наконец-то вход в подвал открыт.

— Свет, — попросил мужчина, и я поднесла ему свечу, что мы зажгли, когда зашли в домик. Мужчина начал спускаться, и я последовала за ним. Все же любопытство — это один из пороков и, вместо того чтобы подождать мужчину снаружи, я поперлась следом. Подвал оказался не совсем и подвалом. Там не было заготовок и продуктов. Зато в углу стояли три сундука с непонятной утварью, а в углу цепь и миска. В нос ударили запах миазмов.

— Они сюда по нужде, что ли, ходили? — я стянула маску и прикрыла лицо полой плаща.

— Ходили, но не они, — ответил мужчина, рассматривая какой-то предмет на полу.

— Что там?

— Кораблик, — мужчина показал детскую игрушку, что поднял с пола.

— Питер и Олаф явно выросли, чтоб играть такими корабликами, — замечаю, рассматривая вещицу.

— Вот именно, — отзывается мужчина. — Самая любимая игрушка сына мясника, — уже тише проговаривает мужчина. А у меня от догадки, что высказал инквизитор, поползли мурашки по спине. — Что там в сундуках?

— Не поняла, какие-то предметы, словно она церковь ограбила, — нелепая шутка получилась, мягко говоря, кривая. Мужчина склонился к сундуку, рассматривая чаши, черные восковые свечи, какие-то тряпицы, книги с непонятными знаками и надписями.

— Нет, это не церковь она ограбила, а храм бога Смерти, — ответил задумчиво мужчина.

Вдруг пламя свечи колыхнулось и погасло. И в этот момент мы поняли причину ветерка. Это кто-то сверху захлопнул крышку люка, и мы с инквизитором оказались в полной темноте.

— Мамочки, — шепчу одними губами.

— Да, ваша матушка с ее способностями здесь бы пригодилась, — ворчит мужчина.

— Что делать будем? — сверху раздался звук, словно кто-то провернул ключ в ржавом замке.

— Выбираться отсюда, — резонно замечает мужчина. Как только он произнес это, сквозь щели люка забрезжил свет, а в воздухе отчетливо потянуло дымом. Кажется, от нас решили избавиться раз и навсегда.

— Я не против. Но как? — дышать становилось все сложнее. Дым наполнял легкие, и ничего не помогало. Как быть?

— Дай подумать, — мужчина судорожно оглядывался в подвале, но ничего не находилось. — Ты можешь выжечь крышку люка.

— Что сделать? — я подумала, что ослышалась. Настолько бредовым мне показалось его предположение.

— Помнишь, как ты прожгла подлокотники на кресле? Ну так вот, нужно сделать то же самое, только с крышкой, — и мужчина ткнул пальцем наверх. — Думаю, здесь получится даже быстрее. Дерево необработанное и старое.

— Ты сейчас серьезно? — я вытаращила глаза на инквизитора. — Нас как бы и так пытаются сжечь, а ты предлагаешь им помочь и ускорить нашу кремацию?

— Я пытаюсь освободить нас. А у тебя есть другие предложения? — мужчина вопросительно приподнял бровь. — Готов выслушать, пока не задохнулся окончательно.

— Нет, — я в растерянности развожу руками.

— Тогда давай я придержу, — и мужчина показывает на лестницу.

Делать нечего, я взобралась на несколько ступенек и приложила руки к грубо сколоченному деревянному щиту. Сперва ничего не происходило, потому что я, вместо того чтобы думать о том, как прожечь дыру в крышке люка, думала о том, что Винченцо как-то слишком рьяно придерживает меня снизу. Я даже попыталась его лягнуть, когда он уже откровенно ощупал мою филейную часть. Мужики и в средневековье мужики. Даже благородных кровей. Даже запертые в подвалах. Думают зачастую не тем местом. Когда же мой намек был понят, то я все же смогла сосредоточиться, и у меня даже начало что-то получаться. Самое что удивительное, но меня в этот момент не обдавало жаром, не мешали дым и гарь. Я словно не замечала этого всего. Легкие перестали гореть, и стало как-то легче дышать. В отличие от инквизитора. Ему явно было там паршиво. Настолько, что он перестал наминать мой зад и то и дело пытался прикрыть лицо