— Гости приехали. Сиди здесь, пока не позову, ясно? — хмурится, дает мне наказ, которому я должна подчиниться. — И утри слезы, еще подумают, что я над тобой издеваюсь.

Киваю, сразу забывая о реакции Наили, ведь другие эмоции поглощают меня с головой. Страх. Мандраж. Ненависть. По обычаям, встретить родителей мужа я должна сама, показать, что хорошая хозяйка, уважаю и чту память предков.

Но у нас другая ситуация. Я — нежеланная и нелюбимая жена, а Тагир — их старший сын. Единственный оставшийся в живых отпрыск. Я не желаю нравиться кому бы то ни было в этом доме, так что пытаюсь отбросить беспокойство в дальний угол, вот только эмоции просто так не уберешь и не спрячешь. Они как вторая кожа, налипла — не отцепишь.

— Идем, — в какой-то момент в кухню снова заходит Наиля, как-то странно смотрит на меня и кивает в сторону гостиной. — По правилам дома, чай подавать будешь ты.

Сглатываю, мну ткань платья. А затем зажмуриваюсь и стискиваю кулаки. Им не сломать меня. Храни обет достойно, Ясмина, и помни о своем молчании. Эти люди недостойны твоих слов. Дышу пару раз глубоко и делаю шаг вперед. Навстречу людям, которых не видела долгих восемь лет.

Время идет словно в замедленной съемке. Впереди шагает Наиля, я следую за ней. А когда она останавливается перед столом, по чужим разговорам слышу, что в гостиной несколько человек. Сердце мое ускоряется, к горлу подкатывает тошнота. Стараюсь дышать глубже, боюсь, что меня может вырвать в самый неподходящий момент.

Напряжение сказывается на моем состоянии не лучшим образом. Оказалось, что я не готова к встрече с людьми, которые повинны в несчастьях моей семьи. Горечь обхватывает тисками грудь, сдавливая и не давая сделать новый полноценный вдох.

В воображении всплывает лицо сестры Тагира. Каким оно могло бы быть. Синее, одутловатое. Мертвое. Горе объединяет наши семьи, разделяя при этом и образуя между нами пропасть, которую не преодолеть никогда.

— Что за жену ты выбрал, Тагир? Она должна была встречать нас на пороге, — недовольный, смутно знакомый женский голос.

Не его мать, нет. Но вспомнить чей, не могу.

— Мне это не нравится, не ожидал, что так относишься к моей дочери, — мужской голос, который я не могу распознать. — Наиля, а ты что молчишь? Разве я тебя так воспитывал?

Догадка озаряет меня быстро. Ее отец, конечно же. Ее спина, позади которой я стою, напрягается. Между ней и отцом всегда были натянутые отношения. Сложные.

— Я привела ее, Тагир. Мы можем приступить к трапезе, — покорно склоняя голову, говорит первая жена, а после делает резкий шаг в сторону.

И моему взору предстают гости этого дома. Наши взгляды с Юсуповыми встречаются. Время будто останавливает свой бег. По воцарившейся тишине догадываюсь. Они узнали меня так же, как и я их.

Перевожу взгляд направо и вижу родителей Тагира. Глаза его матери расширены, рот перекошен, выдавая гримасу тупой боли от нахлынувших воспоминаний.

А вот отец мужа более сдержан, только надвинутые на лоб брови говорят, что он человек, а не робот. Сил, чтобы смотреть на них дольше необходимого, взять неоткуда, поэтому я отмираю и смотрю налево.

Мать Наили шокирована, но более благосклонна, ведь нас не связывают узы кровной мести и жестокого убийства. А вот отец бывшей подруги почему-то резко нахмурился, с тревогой посмотрел на Тагира. Но было всё это так мимолетно, что в какой-то момент какофония звуков снова ворвалась в мое сознание.

— Позвольте представить вам мою жену, Ясмину Булатову, — встал со своего места во главе стола Юсупов-младший и поднял бровь, окинув недовольным взглядом мою непокрытую голову.

— Где твой платок? — прошипела в тот же миг Наиля, а затем сказала уже громче, обращаясь к собравшимся: — Вторая жена родит нам ребеночка, здорово, правда же?

И ее слова разрывают пространство, как взорвавшаяся бомба.

— Не бывать этому! — выплевывает отец Тагира.

— Позор на наши головы! — начинает истерить его мать. — Да как ты мог, сын! Разве я тебя так воспитывала?!

Родители Наили молчат, недовольно поджимая губы и кивая, поддерживая своих друзей. Пока слово не берет ее отец.

— Чему ты радуешься, дочка? Я запретил тебе общаться с этим отродьем! — рык и взгляд на меня, полный презрения и ненависти.

Дергаюсь от такой неприкрытой чужой негативной эмоции. Горечь течет по венам от несправедливости, царящей в мире. Этим людям я не сделала ничего плохого, но они всё равно считают себя вправе обзывать меня ничтожеством, отродьем, недостойным уважения и жизни.

— Ахмет! — громко пресекает Тагир, глядя строго на своего тестя.

В обычных семьях зять не посмел бы поднять голос на отца жены, ведь это стыдно: перечить старшим уважаемым людям. Но с Юсуповым всегда всё не так, как у других. Поэтому сейчас я без удивления смотрю на то, как поджимает губы отец Наили, но сразу же затыкается, не посмев перечить хозяину дома.

— Я взрослый мужчина и принял решение взять в жены Ясмину. Вы находитесь в моем доме, будьте добры относиться к ней с должным почтением. Или уходите. Я ясно выразился? — обвел всех строгим взглядом, особенно задержавшись на женщинах.

В глазах его матери стоят слезы, которые служат укором единственному сыну.

— Как ты мог, Тагир? Ты ведь знаешь, как тяжело мне далась смерть моей дочери… — всхлипывает, прикрывая рот рукой.

Тяжело дышит, словно задыхается, при каждом вдохе.

Юсупов покаянно качает головой, говорит ей что-то, но у меня в ушах вата. Я лишь могу наблюдать, как двигаются его губы. Чувство вины так отчетливо написано в его глазах, что я удивлена. Родителей он всё же чтит и любит. Зачем же затеял со всеми нами эту игру?…

— Садись, чай разливать будешь, — шипит в какой-то момент мне Наиля, усаживая на стул возле прохода.

Самое непочетное место, предназначено для низшего члена семьи. Невестки. Мое место. Стискиваю кулаки, ведь в моем случае это приобретает куда более глубокий смысл, чем будь я желанной женой отпрыска семьи. Постепенно обстановка становится более спокойной, хотя напряжение так и витает в воздухе.

— Хоть бы платок надела, стыд и срам, не то что наша дочка, — доносится до меня глухой и язвительный голос матери Наили.

А затем разливается смех ее мужа. Только родители Тагира молчат, не в силах поддержать веселье. Скорбь написана на их лицах. Я своим появлением всколыхнула притаившуюся, словно заноза, боль по собственному ребенку, растерзанному чужаком.

И пусть они считают, что это сделал Аслан, я знаю правду. Гордо вскидываю подбородок, не доставлю им такое удовольствие, не позволю унижать меня, гордо носящую фамилию Булатовых.

Прислуга ставит возле меня чайник. По идее, заварить чай по обычаям я должна была сама. С благодарностью смотрю на Наилю. Наверное, решила помочь, видя, в каком я состоянии. Может, наша былая дружба еще не совсем потеряна?