– Ее найдут. Найдут, – как молитву шептала Дреа, качаясь из стороны в сторону. Я встал и отошел к стойке, которая разделяла гостиную и кухонную зону.

Конечно, ее найдут, ответил я мысленно.

Когда и где я посчитаю нужным.

– Тебе нужно вернуться к родителям. Ты им сейчас очень нужна. Пожалуйста. Андреа, забудь о личной мести, которую, конечно, ты собралась вершить, и помоги им справиться с трагедией. Я не оставлю дело Саши без внимания. Подниму всех знакомых, которые могут помочь…

– А как же тот человек, который хотел избавиться от Джейсона, тот, кому принадлежит остров? Ты сказал, что все получится. Ты был так уверен! – яростно воскликнула Андреа.

– Черт, так и было. Он добыл информацию против Доминника, которую должен был выложить в сеть сегодня. Но покровители Джейсона вычислили моего знакомого и ликвидировали.

– Убили?

– Да.

– И в руках этих людей сейчас моя сестра? А ты сидишь тут и рассуждаешь?

– Ты хочешь, чтобы я тоже получил пулю в висок?

Андреа на пару секунд застыла, сверля меня яростным взглядом.

– Я не знаю… Я хочу, чтобы Мария вернулась домой.

«Жизнь нас упорно учит: стоит только кому-то по глупости вымолвить сакраментальное «хуже не будет», и все, остальным можно ховаться за плинтусом.»

Джеффри Линдсей. «Декстер.»

Дино

Ее звали Сара…

Мы вместе учились на параллельных курсах, и после вечеринки в честь получения диплома переспали. Всего один раз. Я даже лица ее не запомнил.

Она позвонила мне через девять месяцев и сказала, что я стал отцом.

В этот же день я вылетел в Бостон.

Я держал на руках свою дочь Оливию, и впервые за много лет чувствовал себя по-настоящему счастливым. Сара Милтон стояла у окна, спиной ко мне, и что-то говорила, но я был погружен в созерцание лица малышки, так сильно похожей на меня.

– Солнце выглянуло, можно погулять сегодня подольше, – сказала Сара, и я рассеянно кивнул.

Я не услышал щелчка, только грохот, с которым она упала на пол. Не понял сразу, что произошло…

Положив дочь в кроватку, я подбежал к Саре, раскинувшейся на полу в неестественной позе, и, отшатнувшись, застыл в оцепенении.

Ее глаза были широко распахнуты, навсегда сохранив немного удивленное выражение. Идеально ровное, круглое отверстие во лбу, и расползающаяся по полу лужа крови…

Мой третий призрак.

Я не был влюблен в Сару, но это не отменяло моей ответственности за гибель двадцатилетней девушки, которая только что стала матерью и могла прожить долгую и счастливую жизнь. Моя глупость понесла свои плоды. Я самонадеянно решил, что Лайтвуд не поднимет руку на ребенка, на невинного младенца. Но девочку трогать он и не собирался.

Грубый просчет. Я дал ему козырь, о котором мечтал и грезил Лайтвуд. Теперь у меня появилось слабое место, с помощью которого он мог бы управлять мною, как ему заблагорассудится, не прибегая к угрозам.

Я был готов осуществить свой план уже тогда, наплевав на собственную жизнь. Мое решение было вызвано яростью и отчаяньем отца, который хотел защитить своего ребенка. И я бы не отступил.

Меня привезли к Лайтвуду в наручниках, потому что я бросался на своих сопровождающих, как сорвавшийся с цепи Цербер. Я жаждал кровавой мести и убийства своего врага.

Меня с силой посадили на стул посередине кабинета Лайтвуда и вкололи успокоительное, как бешеному животному.

Ублюдок встал из-за стола и подошел ко мне, снисходительно всматриваясь в мое лицо. Несколько бесконечных минут мы смотрели друг на друга. Если бы я мог пошевелиться, то порвал бы зубами его сонную артерию, но чертовы препараты начали действовать.

Лайтвуд снял с меня наручники и положил на колени толстую потертую тетрадь.

– Хочешь спросить, что это? – спросил он, в своей излюбленной манере вершителя судеб. Я едва понимал смысл сказанных им слов, постепенно уплывая в сизый туман медикаментозного сна. Он ударил меня по щеке. – Очнись, пару минут, и я оставлю тебя ненадолго. Я отдаю тебе журнал, который вел Штефан Зальцбург, владелец борделя, из которого я тебя вытащил. Помнишь это чудное место?

Я откинул голову назад, сквозь пелену глядя в расплывающееся лицо Лайтвуда. Он снова влепил мне пощечину.

– Успеешь отключиться. Сейчас слушай. Здесь список всех, кто покупал тебя за тот год, что ты провел в Германии. Если тебе так хочется кого-то винить, начни с них. Штефана я уже убрал. Могу показать занимательное видео с места убийства. Тебе понравится. Вылей свой гнев в верном направлении, а потом, если захочешь, вернешься за моей душой.

– У меня есть условие… – хрипло говорю я, и мой голос кажется каким-то чужим, эхом, отражающимся от стен. – Оливию не трогай. Дай мне позаботиться о ней.

– Ребенок не будет жить с тобой. Это исключено. Но ты сможешь наблюдать… издалека. Так и быть.

Я моргнул, чувствуя, как свинцовой тяжестью наливаются веки.

Очередной звонкий удар по лицу оглушил меня, но заставил на время выплыть из мира грез. Я опустил голову и прошелся взглядом по первой странице журнала, который в раскрытом виде лежал на моих коленях.

Тридцать шесть… Мужские и женские имена.

Конечно, вымышленные, но настанет день. И я вычислю… Приду за каждым из них.

Однажды, все они станут Призраками…

Первого я вычислил через месяц. Меня разрывал гнев, и я нуждался в своей первой настоящей жертве. Но вышло не совсем так, как я планировал. Руки в последний момент задрожали… Сложно убить человека, глядя ему в глаза, в которых видишь животный ужас, мольбу и надежду спасти свою поганую задницу.

Я думаю о других, которые были после меня. И будут, если я оставлю сукиного сына в живых.

Я мог найти людей, которые сделали бы это за меня… Лайтвуд всегда так поступал. Никогда грязные дела не совершал собственными руками. Но я хотел… И сделал.

Неумело, коряво, дрожа и потея, но я сделал это.

Убил первого клиента с кличкой «Дракула», которого вычисляли несколько недель.

Я всадил ему пулю в лоб. А потом смотрел, как его тело бьется в конвульсиях, образовывая на полу лужи мочи и крови.

Шприц и выбор появились уже позже. Я усовершенствовал сценарий убийства, придумывая новые моменты и нюансы.

Но в тот самый первый раз меня полчаса рвало возле бункера. Однако, несмотря на бесконечное сопротивление желудка, именно тогда я распрощался с остатками совести и человечности.