— Ладно. Спрашивайте, детектив.

Брэдли еще раз откусил от сэндвича и принялся с открытым ртом пережевывать пищу.

— Мне сказали, что несколько месяцев назад вы побывали в доме у мистера Николсона, после того как ему поставили диагноз.

— Верно. Я заехал к нему после работы. Я хотел сказать, что, если ему понадобится моя помощь, он всегда сможет на меня рассчитывать. Покойный проработал у нас лет двадцать. Это было самое малое, что мне следовало предпринять в этом случае.

— Вы не вспомните, когда точно это произошло?

Брэдли отвинтил крышку бутылочки с «Доктором Пеппером» и большими глотками осушил половину ее содержимого.

— Я легко могу это выяснить.

Он бросил на Хантера скептический взгляд.

— Пожалуйста.

Брэдли потянулся к кнопке внутренней связи на телефоне.

— Грейс! Несколько недель назад я ездил к Деррику Николсону. Поищите запись в моем расписании, а потом скажите, когда это было.

— Хорошо, окружной прокурор…

Послышались характерные щелчки, издаваемые при наборе на клавиатуре.

— Вы ездили к мистеру Николсону седьмого марта… после работы…

— Спасибо, Грейс.

Брэдли кивнул Хантеру.

Детектив сделал запись в своем блокноте.

— Примерно в это же время в дом к мистеру Николсону приезжал другой человек. Вы об этом что-нибудь знаете? Быть может, это был работник прокуратуры или его друг?

Брэдли рассмеялся.

— Детектив! У меня более трех сотен служащих и примерно столько же человек обслуживающего персонала.

— Мужчина был около шести футов ростом и примерно того же возраста, что и мистер Николсон. У него каштановые волосы… Если этот человек работает в прокуратуре, он мог рассказать вам о своем визите к покойному.

— Никто ничего мне не рассказывал, но я поспрашиваю. — Взяв ручку, Брэдли что-то записал на листе бумаги. — Деррик был хорошим, честным человеком, детектив. Он прекрасно ладил с людьми. Судьи его уважали. У него было много друзей и вне прокуратуры.

— Понимаю. Но если визитер все же был из вашего офиса, я бы хотел с ним поговорить.

Брэдли секунду молчал, глядя на собеседника, а затем саркастически хмыкнул.

— Вы думаете, что среди моих людей может оказаться подозреваемый, детектив?

— Когда ничего неизвестно, подозревать надо каждого, — ответил Хантер. — Такова уж работа детектива. Мы собираем информацию и вычеркиваем людей из списка подозреваемых. Так принято.

— Только не умничайте. Эти шуточки, может, и позабавят ваших приятелей, но лично я никакого обезьянничанья не потерплю. Это я отдаю здесь приказы, так что требую проявлять ко мне больше уважения, а не то ваша следующая работа будет заключаться в выгуливании полицейских собак в питомнике. Вы меня поняли?

— Предельно ясно. Но мне все равно нужно знать, не ваш ли человек заезжал к мистеру Николсону.

— Ладно, — чуть помедлив, ответил окружной прокурор. — Я узнаю это и сообщу. Что-то еще?

Брэдли бросил выразительный взгляд на свои часы.

— Да. Мистер Николсон упоминал при вас о своем желании обрести душевный мир, помириться с кем-то, рассказать кому-то правду?

На лице Брэдли дернулся мускул, и на долю секунды он перестал жевать.

— Помириться? Что вы имеете в виду?

Хантер рассказал о своем разговоре с Эмми Доусон.

— И вы считаете, что мужчина, который к нему приезжал, и есть тот человек?

— Все может быть.

Брэдли вытер рот и руки чистой бумажной салфеткой, откинулся на спинку кожаного стула с вращающимся сиденьем и вновь уставился на Хантера.

— Деррик ничего такого мне не говорил — ни о душевном мире, ни о правде…

— Что вы думаете по поводу всего этого?

Брэдли взглянул на настенные часы, потом снова на Хантера.

— Мы живем в непростом мире, детектив, и вы лучше, чем кто-либо другой, это знаете. Мы, государственные прокуроры, стараемся в меру наших сил поддерживать закон и порядок в обществе, следя за тем, чтобы некоторые индивиды, недостойные жить среди нас, были отделены от законопослушных граждан. В своей деятельности мы опираемся на доказательства, которые получаем от детективов, подобных вам, свидетелей, наших собственных следователей и так далее. Но все мы люди и поэтому не застрахованы от ошибок. Наша беда заключается в том, что все наши ошибки имеют весьма трагические последствия.

Хантер заерзал в кресле.

— Вы хотите сказать, либо невиновный человек садится в тюрьму, либо преступник остается на свободе?

— Не все так просто, детектив.

— И мистер Николсон совершил одну из таких роковых ошибок?

— Не могу сказать…

Хантер подался всем телом вперед.

— Не можете или не хотите?

Взгляд Брэдли вмиг стал суровым.

— Не могу, потому что не знаю.

Детектив вглядывался в невозмутимое, словно у игрока в покер, лицо окружного прокурора.

— Но я с полной ответственностью могу заявить, что любой человек, который пробыл на должности прокурора достаточно долго, оказывался в подобного рода неприятной ситуации. Я сбился со счету, сколько раз обвиняемый, вина которого не составляла ни тени сомнения, выходил сухим из воды из-за какой-нибудь процессуальной ошибки. Не раз какой-нибудь идиот из лаборатории или молокосос в полицейской форме на месте преступления или во время ареста лажал по полной программе, а в результате подонок ускользал от правосудия.

Хантер и сам попадал в похожие ситуации, но по опыту знал о существовании другой стороны медали. Всегда отыщутся дела, по которым невиновный человек отбывает заключение или, что еще хуже, получает смертный приговор за то, чего он не совершал.

— Все мы варимся в одном котле, детектив. И Деррик Николсон не был исключением.

Остаток дня Хантер провел у себя в офисе. В его мозгу кружился водоворот вопросов. То и дело детектив возвращался к тому, что под конец встречи сказал ему Мигель Джалмар.

«Есть ли в его словах зерно истины?» — задавал себе Хантер один и тот же вопрос.

Не это ли хотел донести до них убийца своей «скульптурой»? Может ли он быть настолько спесив или безумен, чтобы счесть себя равным Богу? Не мнит ли убийца, что он настолько выше всех остальных, что никто не сможет его остановить?

На все эти вопросы без колебаний можно было ответить: «Да… Да… Да». Как ни горько было признавать это психологам, занимающимся преступным поведением социально опасных личностей, такое случается куда чаще, чем хотелось бы. Некоторые называют такое состояние психики «комплексом богоподобности». В большинстве случаев он возникает тогда, когда убийца понимает, что ему доступна власть, имеющаяся только у Бога — он может решать кому жить, а кому умирать. Он как бы становится верховным судьей. Чувство власти над жизнью других оказывает на психику человека куда более разрушительный эффект, чем любой наркотик. Оно стремительными темпами возносит разрушающееся эго преступника до невообразимых высот. Почувствовав себя Богом, он вновь и вновь захочет испытать это пьянящее чувство власти.