ответила Хлоя. – Я хочу походить по магазинам, купить несколько готовых платьев и еще всякую всячину.

– Исида будет рада тебя увидеть, Николя, – сказал Колен.

– Почему? – спросил Николя.

– Не знаю…

Они свернули на улицу Сиднея Бечета и оказались как раз у дома, в который шли. Консьержка качалась у ворот в механическом рок-кресле, мотор которого отчаянно громыхал в ритме польки. Это была устаревшая модель.

Исида открыла им дверь. На ней было красное платье, и она улыбнулась Николя. Шик и Ализа их уже ждали. Исида поцеловала Хлою, а потом все стали целовать друг друга, на что ушло несколько минут.

– Ты отлично выглядишь, дорогая, – сказала Исида Хлое. – Я боялась, что ты хвораешь, но твой вид меня успокаивает.

– Мне сейчас лучше. Николя и Колен хорошо за мной ухаживали.

– Как поживают ваши кузины? – спросил Николя.

Исида покраснела до корней волос.

– Они чуть ли не каждый день справляются, не приехали ли вы.

– Прелестные девочки, – сказал Николя, не глядя на Исиду, – но вы куда решительней.

– Да… – сказала Исида.

– Ну а ваше путешествие? – спросил Шик.

– Нормально, – ответил Колен. – Сперва, правда, дорога была плохая, но потом все наладилось.

– Кроме снега, – сказала Хлоя и прижала ладонь к груди.

– Куда пойдем? – спросила Ализа.

– Если хотите, я могу вам вкратце пересказать лекцию Партра, – предложил Шик.

– Ты много его книг купил, пока нас не было? – спросил Колен.

– Да нет, – сказал Шик.

– А как твоя работа?

– Нормально. Я нашел парня, который меня замещает, когда мне надо куда-нибудь смотаться.

– Задаром?

– Ну, почти что… Может, сразу пойдем на каток?

– Нет, сперва покупки, – сказала Хлоя. – Но если мужчины хотят кататься на коньках…

– Это мысль! – воскликнул Колен.

– Я провожу их, мне тоже надо кое-что купить, – сказал Николя.

– Вот и прекрасно! – обрадовалась Исида. – Пошли поскорей, чтобы и мы успели покататься.

XXXI

Колен и Шик катались уже около часа, и народу на льду становилось все больше. Всегда одни и те же лица: те же мальчики, те же девочки, и, как всегда, они то и дело падали, и тут же появлялись уборщики со своими фанерными скребками. Служитель поставил на проигрыватель пластинку, которую завсегдатаи уже несколько недель как выучили наизусть. Потом он перевернул ее на другую сторону, и все наперед знали, что они сейчас услышат, потому что все это давно стало неким ритуалом, но музыка вдруг умолкла, и из всех динамиков, кроме одного непокорного, который по-прежнему транслировал шлягер, раздался глухой, как из подземелья, голос. Голос этот просил господина Колена подойти к контролеру, потому что его вызывают к телефону.

– Кто это может быть? – удивился Колен. Он бросился к выходу.

Шик едва поспевал за ним – выскочил на прорезиненную дорожку, обогнул бар и вбежал в проходную будку, где был микрофон. Дежурный служитель смахивал в это время тростниковой щеточкой заусенцы со звуковых дорожек, которые всегда образуются на заигранных пластинках.

– Алло! – крикнул Колен в трубку. Он молча слушал.

Шик увидел, как Колен, сперва лишь удивленный, вдруг разом побледнел.

– Что случилось? – спросил Шик.

Колен знаком велел ему замолчать.

– Я сейчас, – сказал он в трубку и положил ее на рычаг.

Стены проходной будки так стремительно сдвигались, что он едва успел выбраться наружу, не то его бы расплющило. Он бежал, не сняв коньков, и ноги его вихляли из стороны в сторону. Шик не отставал ни на шаг.

– Откройте мою кабину! – крикнул Колен служителю. – Скорей! Номер триста девять.

– И мою, – добавил Шик. – Номер триста одиннадцать.

Служитель лениво поплелся за ними. Колен обернулся, увидел, что служитель отстал метров на шесть, и, еле сдерживаясь, подождал, пока тот не подойдет поближе. Тогда он, озверев, с размаху нанес ему удар коньком в подбородок, и голова служителя, оторвавшись, угодила прямо в воздухозаборное отверстие вентиляционной системы, обслуживающей холодильную установку. Колен выхватил ключи, которые покойник с отсутствующим лицом все еще сжимал в руке, открыл первую попавшуюся кабину, затащил туда труп, плюнул на него и опрометью кинулся к номеру триста девять. Шик затворил дверь кабины, которую Колен даже не потрудился прикрыть.

– Что случилось? – спросил он, едва переводя дух.

Колен уже успел снять коньки и надеть ботинки.

– Хлоя… – сказал Колен, – заболела.

– Серьезно?

– Не знаю. У нее был обморок. – Колен оделся и побежал.

– Ты куда? – крикнул ему вслед Шик.

– Домой! – крикнул в ответ Колен и застучал каблуками по гулкой бетонной лестнице.

На другом конце катка рабочие холодильной установки, задыхаясь, с трудом выползали на свежий воздух: вентиляция вышла из строя, и они, обессилев, падали как подкошенные вокруг ледяного поля.

Шик застыл в оцепенении, сжимая в руке конек, и глядел в ту сторону, где только что исчез Колен. Из-под двери кабины номер сто двадцать восемь медленно сочилась тоненькая струйка пенистой крови, и этот красный сироп стекал на лед тяжелыми дымящимися каплями.

XXXII

Он бежал что было духу, и люди перед его глазами медленно наклонялись, словно подбитые кегли, и с сухим звуком валились на мостовую.

Колен бежал, бежал, а острый угол горизонта в просвете между домами летел ему навстречу. Под ногами у него была темень, бесформенная куча черной ваты, и небо, лишенное цвета, косо давило сверху, еще один острый угол, потолок, а не небо, он бежал к вершине пирамиды, к ней притягивало его сердце менее темные участки ночи, но ему оставалось пробежать еще три улицы.

Хлоя, спокойная, даже какая-то просветленная, лежала на их огромной кровати. Глаза ее были открыты, только дышала она затрудненно. Ализа сидела возле нее, Исида на кухне помогала Николя готовить подкрепляющий напиток по рецепту Гуффе, а мышка своими острыми зубками измельчала семена трав для отвара.

Но Колен не знал всего этого, он бежал, ему было страшно, неужели мало того, думал он, что мы всегда вместе, неужели еще надо, чтобы душа замирала от страха, быть может, несчастный случай, она попала под машину и лежит теперь на кровати, а я не смогу ее увидеть, меня не пустят к ней, неужели вы думаете, что я боюсь увидеть мою Хлою, вам все равно меня не удержать: нет, Колен, не входи. А может быть, это только ушиб и все обойдется, а завтра мы вместе пойдем в Булонский лес, к той скамейке, я держал ее руку в своей, и ее волосы касались моих волос, ее подушка благоухает… Я всегда хочу лечь на ее подушку, сегодня вечером мы снова из-за нее подеремся, моя кажется ей слишком жесткой, она даже не проминается под