алкоголики-тунеядцы здесь имеются, и криминальный элемент какой-никакой есть, так что, прежде чем выдвигать версии про пришлых, нужно исключить участие местных героев. Иначе легко пойти по ложному следу и дать возможность реальному убийце замести следы или, того хуже, пуститься в бега.

– Что ж, спорить не стану – говоришь резонно. – Пиняйкин непринужденно перешел на «ты», Паршин не стал возражать. – Только сам посуди: будь у нас среди местных кто-то безбашенный, способный творить подобные зверства, он бы давно сидел или был под строгим присмотром: дыхнуть, не спросив разрешения, не мог бы. Ты же видел, что они со стариками сделали. Алкаш, если бы напал, максимум по башке бы огрел, забрал бы деньги на водку и ушел. Про сидевших я уже сказал. Так что получается, что своих шерстить резона нет. Ищи пришлых, товарищ следователь, не ошибешься.

– Видно, придется, – уступил Паршин. – Соседей опрашивали?

– Я прошел по ближайшим домам. Никто ничего не видел и не слышал. – Пиняйкин удрученно покачал головой. – Знал, когда спрашивал, что никакой полезной информации не получу. Если бы слышали, непременно прибежали бы на помощь. Начальник Торбеевского РОВД распоряжение дал: обойти все дома не только на этой улице, но и на трех прилежащих. Оперативники сейчас занимаются, если появится что-то стоящее, сразу доложат. Вот скажи мне, как такое возможно: они стариков до смерти забили, а никто ничего не слышал и не видел?

– Представления не имею, но у меня на руках еще три подобных дела. И так же, как в случае с четой Абайкиных, – ни одного свидетеля. – Паршин перешел к более конкретным вопросам. – Судмедэксперт на месте поработал?

– Так точно. Ждем, когда криминалистическая группа разрешит забрать тела на вскрытие.

– Предварительное заключение дали? Время смерти, причина, какие-то особенности?

– Время смерти ориентировочно в среду, десятого июня, в промежутке от двух до четырех часов дня. Более точное время покажет вскрытие. Ялгавка, скорее всего, умерла после первого же удара в висок. А вот Нуят, вероятно, скончался после нее. По характерным признакам наиболее вероятная причина смерти – сердечный приступ. Раны нанесены ему уже бездыханному. Так сказал судмедэксперт.

– Почему он решил, что Нуят погиб после жены?

– У него на руках ее кровь, рубаха тоже испачкана в крови. Думаю, он пытался ее заслонить, да сердце не выдержало. Немудрено, ему уж за девяносто перевалило. Да и жене ненамного меньше.

– Есть доказательства, что действовала преступная группа? – задал очередной вопрос Паршин.

– Пока нет, но мы над этим работаем.

В окно спальни заглянул молодой парнишка и поманил Пиняйкина рукой. Тот коротко кивнул и вышел на улицу. Капитан последовал за ним.

– Что у тебя, Зеленцов? – спросил Пиняйкин.

– Там, это, свидетель, – косясь на Паршина, негромко объявил парнишка.

– Свидетель? – воскликнули Паршин и Пиняйкин в один голос.

– Так точно. Он видел, как из дома деда Нуята и бабули Ялгавки выходил человек. Было это около трех часов дня в среду.

– Так чего же ты ждешь, тащи его сюда! – поторопил Пиняйкин.

– Да он, это, не может идти… – Щеки парнишки залила краска смущения.

– Что значит «не может»? Безногий, что ли? – Пиняйкин нахмурился.

– Не-е, ноги у него есть. – Парнишка снова покосился на Паршина.

– Да что с тобой, Зеленцов? Ты участковый милиционер или жеманная барышня? Докладывай по существу или я за себя не отвечаю! – вспылил Пиняйкин. – И прекрати по сторонам зыркать. Это следователь из Ковылкино, его специально в Торбеево вызвали для расследования, так что говори без обиняков.

– Свидетель – это Федька-синяк, – выдал Зеленцов. – Он с похмелья мается, поэтому не может передвигаться самостоятельно.

– Так налейте ему чего-нибудь, пусть тащится сюда, – приказал Пиняйкин.

– Налить, это, водки? – уточнил Зеленцов.

– Ну не воды же! Или тебе взять неоткуда?

– Могу у бати отлить. Собственного приготовления. – Зеленцов снова смутился. – Вы не подумайте, он не на продажу – исключительно для личных нужд.

– Зеленцов! Ты своими разговорами всю родню под монастырь подведешь. – Пиняйкин осуждающе покачал головой. – Мне нет дела до того, где ты возьмешь опохмел для Федьки-синяка. Иди, и чтобы через двадцать минут Федька был здесь!

Зеленцов облегченно вздохнул, развернулся и побежал вдоль домов. У третьего дома он притормозил и нырнул во двор.

– Ох, уж мне этот молодняк. – Пиняйкин снова покачал головой. – В этом году как никогда понагнали в отдел одних юнцов, а мне теперь с ними возись.

– Смену растить – дело нужное, – сдерживая улыбку, произнес Паршин.

– Ага, а еще увлекательное. Особенно когда вот такие сопляки на серьезное дело попадают, – проворчал Пиняйкин. – Ладно, все это лирика, а у нас с тобой, капитан, работы невпроворот.

– Что за фрукт этот ваш Федька-синяк? – помолчав, поинтересовался Паршин.

– Алкаш местный. Башковитый мужик, рукастый. Еще пять лет назад в слесарном цехе при колхозе работал. Хочешь – на токарном, хочешь – на фрезерном станке отработает так, что залюбуешься. Деталь любой сложности изготовить мог, сам чертежи делал, да вот видишь, водка его одолела, теперь редко кто его к работе допускает. Разве что бабульки одинокие, да и то больше из жалости.

– Как же так вышло, что он на кривую дорожку свернул? – полюбопытствовал Паршин.

– Знамо как, – помедлив, ответил Пиняйкин. – Жена у него была, первая в Торбеево красавица. Да на беду приехал сюда профессор московский, вроде как национальную культуру мордвы изучать. Ну и изучил. Жена Федькина с ним в столицу сбежала и дочку с собой забрала. С тех пор Федька и пьет.

– Да, печальная история, – посочувствовал капитан.

– А вот и он. – Пиняйкин махнул рукой в сторону палисадника. Там участковый Зеленцов, придерживая под локоть кряжистого мужичка, пытался протиснуться с ним в калитку.

– Да отпусти ты меня, – басовито гудел мужичок. – Ты что, в школе не учился? Площади, объемы не проходил? Не пролезем мы сюда вдвоем.

– Помолчите, Федор. – Зеленцов старался говорить строго, но этим лишь смешил мужичка.

– Эх, молодо-зелено, вам бы только важности на себя напустить! – потешался он. – Ну ладно, пропихивай меня и дальше, а я посмотрю, на сколько твоей серьезности хватит.

Зеленцов, поняв, что на них смотрит не одна пара глаз, залился румянцем, отпустил локоть Федора и сделал шаг назад. Тот приосанился, неуверенно вошел во двор и направился прямиком к крыльцу, где стояли Пиняйкин и Паршин.

– Здравия желаю, товарищ оперативный уполномоченный сотрудник. – Федор отвесил шутовской поклон в сторону Пиняйкина и – к Паршину: – И вам не хворать.

– Прекрати, Федор, – строго произнес Пиняйкин. – Сейчас не время для шуток. Или вместе с мозгами и душу пропил?

Федька-синяк понял, что опер всерьез рассердился, и сбавил шутливый тон.

– Сдаюсь, Саня, сдаюсь на твою милость. –