по ней сломя голову. Хуже всего, конечно, приходилось жильцам первого этажа: мебель, почищенная и протертая утром, к вечеру вновь покрывалась слоем пыли. Тридцатидневный запрет на игры давал жильцам передышку. В тот месяц выросло число читателей Мемориальной библиотеки имени Кавасджи Фрамджи, кое-кого из ребят бабушкина смерть приобщила к чтению. Тогда же мать пустила Давлат на кухню и стала учить ее готовить – теперь там освободилось место для еще одного человека.

Давлат отказалась от радио вскоре после того, как заболел Миночер. Но запрет на музыку, пришедший из детства, вызывал в ней чувство вины, если ей случалось услышать обрывок мелодии, залетевший в квартиру из внешнего мира. Любимой песней Миночера была «У балалайки» из фильма «Балалайка»[83], в котором главную роль сыграл Нельсон Эдди. Они смотрели этот фильм на утреннем показе в кинотератре «Эрос», Миночер пошел уже в четвертый раз и удивлялся, что она до сих пор его не видела. «Как там поется… – Она попробовала напеть, но сфальшивила. – У балалайки, летней ночью мы с тобой… и нам одним теперь обещан рай земной…»

Фитиль в лампадке затрещал. Обычно так бывает, когда остается мало масла. Давлат принесла бутылку и, встряхнув ее, вылила все до последней капли, потом поставила бутылку на подоконник, чтобы не забыть долить.

На улице стали появляться бродячие торговцы, а значит, уже пробило три. Между часом и тремя у всех жильцов Фирозша-Баг наступал тихий час, и в соответствии с распоряжением управляющей компании сторож у ворот коробейников не пускал. Голос продавца картошки и лука, звучавший все громче по мере приближения: «Лук – одна рупия кило, картошка – две рупии», стал затихать, когда торговец прошел мимо и слился со скрипучим облигато его несмазанной тележки, катившейся, подпрыгивая, по дворовой площадке. Следом потянулись торговцы рыбой, яйцами и печеньем, а потом появился старьевщик, который запел зычным вибрато:

Старые сари и одежду беру,

Тарелки и миски в обмен отдаю…

Время от времени мимо грохотали автобусы линии BEST, заглушая прочие звуки. Наконец послышался тот, которого ждала Давлат. Она помахала пустой бутылкой продавцу растительного масла, купила у него четверть литра и договорилась, что он будет приходить через день. Она еще не знала, когда будет готова потушить лампадку.

Часы показывали половину пятого, когда Давлат вошла к себе с бутылкой в руках. Вещи Миночера в аккуратных коричневых свертках были готовы к отправке в Дом престарелых. Она закрыла дверцы шкафов, теперь почти совсем опустевших. «Одежду, которую человек носил целую жизнь и которая доставляла ему радость, можно упаковать за считаные часы», – подумала она.

Скоро придет тот, кто хотел посмотреть пагри Миночера. Ей было интересно, ради чего он не поленился опубликовать это объявление. Может, и не надо было ему звонить. Она расстанется с пагри, только если у него действительно важная причина. И уж точно не расстанется, если придет коллекционер.

Звонок в дверь. «Наверное, это он», – подумала она и посмотрела в глазок.

Но за дверью стояла ее троюродная сестра Моти с двумя внуками. На похороны Миночера Моти не пришла. Давлат не сразу открыла дверь. Она слышала, как Моти наставляет мальчиков: «Теперь ведите себя хорошо, иначе я никуда вас больше не возьму. Если вам нальют "Голдспот" или "Вимто" или еще что-нибудь, будьте вежливы, до конца не допивайте. Если выпьете все, я вам такую взбучку дома устрою!»

Давлат услышала достаточно. Она открыла дверь, и Моти, не пожалевшая для себя одеколона, кинулась ей на грудь с подобающими скорбными возгласами в трагических интонациях. «О, Давлат, Давлат! Какое несчастье! Такого не должно быть! Нет больше бедного Миночера! Прости, что я не пришла на похороны, но в тот день у моего Густа-джи разыгралась подагра. Было совершенно невозможно. Я сказала Густа-джи, что самое малое, что я могу сделать, это прийти к тебе сразу же после дашму».

Давлат кивнула и попыталась изобразить благодарность за то сочувствие, которое с таким рвением демонстрировала Моти, выполняя свой долг. Почти настало время доставать воображаемый кассетник.

– Прежде чем ты подумаешь, что заставило глупую женщину притащить двух мальчиков выражать соболезнования, я объясню, что дома их не с кем оставить. Мы никогда не оставляем их одних. Это очень опасно. Ты слышала о продавце овощей в Бандре? Проник в квартиру, задушил ребенка и все вынес. Все подчистую. Парвар даэгар![84] Храни нас бог от таких страшных безумцев!

Давлат проводила их в комнату, Моти села на диван. Мальчики заняли принесенные Наджамай стулья. Дверь в спальню оказалась закрыта неплотно, и сквозь щель виднелась лампадка с ровным, незыблемым пламенем. Давлат быстро закрыла дверь, чтобы Моти не заметила неправедный источник утешения и не высказалась по этому поводу.

– Он много страдал перед кончиной? Я слышала от Руби – ты ее знаешь, это Руби, сестра Шапура, зятя дяди Эруча, она была на похоронах, – что бедного Миночера в последние дни мучили сильные боли.

Давлат мысленно потянулась к клавише «старт» на плеере. Но Моти еще не была готова.

– Неужели врачи ничего не могли сделать? Ведь рассказывают, что в наше время они способны вылечить почти все.

– Видишь ли, – сказала Давлат, – наш доктор был очень внимателен, но случай оказался безнадежный, как он мне объяснил, и мы просто продлевали агонию.

– Знаешь, я на той неделе читала в «Индиан экспресс», что китайские доктора смогли соорудить… – Здесь Моти понизила голос, чтобы внуки не услышали, прикрыла рот одной рукой, а другой указала на свои бедра, – мужской орган. Подружка одного парня убежала с другим, и тот, первый, ужасно расстроился. Поэтому от отчаяния отрубил себе… – шепотом, – собственный орган и спустил его в туалет. Потом в больнице он пожалел о содеянном, и один бог знает как, но врачи сделали ему… – снова шепотом, – новый Орган из его собственной кожи и прочего. Говорят, он даже действует. Потрясающе, правда?

– Да, очень интересно, – ответила Давлат, с облегчением отметив, что Моти, по крайней мере на время, отложила вопросы, предписанные для визита с соболезнованиями.

Снова звонок в дверь. Вероятно, на этот раз пришел молодой человек смотреть пагри.

Но явилась не в меру заботливая Наджамай.

– Простите, простите! Прошу меня извинить, не знала, что у вас гости. Просто заглянула проверить, все ли в порядке, и сказать, что я уже дома. Вдруг вам что-нибудь понадобится.

Потом с заговорщическим видом, обдав Давлат запахом прогорклого жира и дхансак масалы, прошептала:

– Хорошо, что я принесла еще стулья, правда?

Давлат сообразила, что, если Наджамай останется,