Его собеседник сочувственно вздохнул.

Кто таков султан Кей-Кубад, Лютгер знал. Остальное надлежало обдумать. Но сейчас имелась цель более насущная.

– Бей… – осторожно произнес он, подъезжая к Эртургулу. Обращаться как-то иначе сейчас было бы крайне неблагоразумно.

Старик, не поворачиваясь, досадливо отмахнулся: он как раз сейчас ожесточенно спорил с очередным купеческим приказчиком, настаивая, что скидку до`лжно делать начиная с покупки пятерых рабов, полудесятка, а не полудюжины. Но слуга, все это время державшийся вплотную к господину, незаметным жестом указал направо.

«Замбурек», тот самый, что встретил их на подходе к каравану. Пьет из чаши поднесенный ему шербет, рысью едет мимо. И его воины следом рысят, растянувшись длинной цепочкой.

Лютгер отвернулся.

– Бойтесь ада, недостаточно правоверные! – зычно возглашал уже знакомый дервиш в зеленой чалме: опустошив мешочек с землей из Мекки, он трусил на своем осле вдоль караванной колонны, обгоняя ее. – Да не подумается вам, что наказания в Джаханнам [21] ограничиваются огнем: там есть и прохлада, и тенистая сень, и вода – однако все это предназначено для усугубления мук! Адская пища тоже есть, как и питье, но все это не утоляет голод и жажду, а доставляет страдания…

Он пристально вглядывался в лица тех, мимо кого проезжал, будто уже видя, как каждый второй из них горит в геенне. Каждый третий испугано совал ему монету, принимаемую с поистине царственным равнодушием.

Сунулся и к «замбуреку». Конь того испуганно шарахнулся, то ли от вопля дервиша, то ли от источаемых им ароматов. Всадник даже плеть занес в досаде – но не ударил, проехал дальше. Монетки тоже не кинул, однако по совокупности это явно могло считаться вознаграждением. Воодушевленный этим, обладатель зеленой чалмы продолжал:

– Адский огонь так и вовсе не похож на земной. Он во много крат сильнее, чем земной, а кроме того, – убойтесь же, согрешившие! – в отличие от земного огня, не уничтожает, не убивает, а доставляет страдания. От адского огня не спастись смертью, ибо обитатели ада бессмертны. Своих обитателей ад встречает ревом, россыпями искр и пламенем…

Лютгер перестал слушать. И без того достаточно было думано об обитателях ада, о союзе против воинства Хутаме-Малика…

Какое-то еще воспоминание вертелось в голове, но память упорно отказывалась его прояснить.

Дервиш злобно ударил пятками осла, и тот понесся вперед, к голове колонны. Вскоре он скрылся из виду.

На спине верблюда, использовавшегося как торговый помост, сейчас стоял, намертво вцепившись в высокую луку седла, другой потешник, горбун, словно составленный из нескольких уродливых кусков и потому сам похожий на верблюда. Он акробатикой не занимался, наоборот, его лицо было искажено страхом перед падением – но внизу торговались столь же бурно: как видно, уродство стоило больших денег.

Двое купцов продолжали разговор, изливая негодование на Тургула ибн Гюндуза.

– Ну, он ведь совсем стар, – говорил тот, что для Лютгера оставался безымянным. – Через год, много два, все решится само собой… А сын его перед султаном заслуги спасителя не имеет.

– То-то и оно, что имеет! – с величайшей досадой отвечал Фируз. – Этот, как его, Осман, по слухам, был рядом с отцом во время той самой битвы, говорят, показал себя удальцом… Да и год-два спустя вообще не знаешь, чего ждать, по нынешним-то временам!

– Это точно, – с сочувствием кивал безымянный, – Аллах, в неисповедимости путей своих, порой грешникам долгий срок жизни отпускает… Одно хорошо: все же далек тот бейлик, редко в него удается рабам сбежать.

Тут вы ошибаетесь, малопочтенные. Похоже, не так уж далек бейлик, где находится город Сёгют.

Разговор о покупке то ли полудесятка, то ли полудюжины рабов Лютгера всерьез обеспокоил. Пускай девиз Ордена – «Fratres glаdiferi militiae Christi est», точнее (он поспешно поправил себя), «Helfen – Wehren – Heilen», а уж всяко не «Gloria Tibi Trinitas et captivis libertas» [22], все равно рабы, которых купят здесь, – христиане, и освободить их из неволи – дело достойное. Он твердо знал, что это будет именно освобождение, что бы там ни думали по этому поводу туранцы.

Однако долг перед Орденом – прежде всего. Они здесь не для того, чтобы выкупать единоверцев из рабства. В отряде же свободных седел, если очень постараться, можно найти четыре, но никак не пять, тем более не шесть.

Но даже не это сейчас самое важное…

Сзади вновь одобрительно загомонили, потом раздался короткий и тихий, будто удивленный, вскрик – тут же перекрытый шквалом разочарованных возгласов. За горбатого потешника тоже была выплачена хорошая цена, но он, еще не успев по-настоящему сменить владельца, сорвался со спины верблюда и погиб на месте: то ли расшибся при падении, как скверно обожженная из-за нелепой формы ваза, то ли под ноги коню угодил. Тут же бешено заспорили продавец и покупатель, выясняя, чья это потеря.

Лютгер к их воплям уже не прислушивался. Гораздо важнее, что мамелюкская стража уже проследовала вдоль каравана и исчезла на холмах по правую руку от его течения.

Он вновь подъехал к Эртургулу вплотную.

– Бей…

Тот по-прежнему не повернул головы, азартно доторговываясь с приказчиком (доносились обрывки фраз: «Силен, как полтора осла… Для услад приятен… Не опорочена, хоть сейчас к султану в гарем!»). Лекарь участвовал в их разговоре, успешно сбивая цену: «Это не жилистость, уважаемый, это просто худоба: плохо ты своих двуногих ослов кормишь, как видно… А насчет “услад” – это точно не к нам: нашему бейлербею работники нужны!..» Зато слуга, как видно, приученный понимать мысли своего господина без слов, склонился к уху рыцаря.

– Слева ущелье меж холмами, – прошептал он. – Чуть впереди. Как раз когда караван подтянется туда, бейлербей завершит торг – и уходим.

Дело и вправду было спешное. Солнце уже миновало зенит, и близилось время, когда отбрасываемая всадником тень в длину сделается равной самому всаднику в высоту. Значит, подходил срок обеденного намаза, первого из четырехпоклонных, именуемого магометанами «зухр». Тут уж остановится и караван, и торговля.