Сойдут все вокруг с ездовых животных, падут на колени, вознося нечестивые молитвы… Стоять останутся лишь рабы, христианские пленники. И – тевтонская братия. Вся поголовно.

Никто из них не станет изображать подобие магометанской молитвы, даже и читая при этом молитву истинному Богу. Никакая верность Ордену не сможет принудить к такому.

Тут и оборвется их путь. Всех вместе: и тевтонцев, и туранцев как их спутников.

А чтобы этого не случилось, нужно убраться от этого скопища неверных прочь еще до того, как оно разложит молитвенные коврики.

Хорошо, что старик это понимает. Он действительно мудр…

Прозвенело золото. Караванный писец придвинулся к участникам сделки как можно ближе, чтобы своими глазами видеть все, что он сейчас занесет на лист папируса, а потом перепишет на пергамент.

…А договор, который старик заключил с Орденом, действительно очень важен для Ордена. То ли Великий магистр самолично вручил Эртургулу золотые динары на обратный путь, то ли старый тюрок так с ними и прибыл в орденскую столицу… но даже в этом случае, каждый поймет, не всякому магометанину будет дозволено ее покинуть – и вообще, и с драгоценным металлом.

Писец макнул в поясную чернильницу перстень с печатью, приложил его к купчей – и громогласно возвестил о свершившейся продаже.

– Ну-ка, ступайте вон туда: теперь вы мои! – в полный голос распорядился Эртургул. – Впрочем, лучше отведи их, чтобы никто не украл.

Это было сказано Лютгеру.

– Повинуюсь, бей…

Он взглядом пересчитал купленных рабов. И не смог сдержать досады.

– Куда же нам пятерых девать, бей? – процедил уголком рта.

– Радуйся, что не шестеро, – так же ответил ему старик, быстро оглянувшись по сторонам. – Никак не отвязаться было. Ну же, торопись!

– Держитесь у стремени, – скомандовал Лютгер пятерым невольникам, разворачивая коня. Только теперь смог глянуть на них внимательней. Жилистый, угрюмый мужик, явно из простых – это, надо полагать, «как полтора осла». Очень испуганный юноша миловидного облика – понятно. Двое вовсе не примечательных мужчин средних лет. Пятый…

Кто?!

Пятая.

– Ты кто такая? – спросил он с такой яростью, что мгновение спустя вдруг понял: не упомнит, на каком языке заговорил. От этого похолодел до глубины души.

Впрочем, быть может, и ничего страшного. Тут не раз звучала франкская речь, в том числе из уст покупателей и их слуг: многие сарацины ее знали, а рабы, наоборот, язык своих новых хозяев знали не всегда. Выучат, куда им деваться – но прямо сейчас охранник может на новокупленных прикрикнуть и по-франкски. Кто сказал, что он сам не из франков, купленных много ранее, принявших в рабстве истинную веру и переведенных хозяином из рабов в стражи?

К тому же вопрос он задал, кажется, все-таки по-арабски.

– Сюрлетта, – испуганно прошептала девушка.

– Пойдет в гарем нашего бея, – Эртургул с деланной небрежностью махнул рукой. Глаза его были тревожны. – Веди же их к джигитам!

Это слово он произнес на сельджукский манер, да и вообще сейчас, похоже, следил, чтоб в его речи сквозь арабский пробивался подчеркнуто сельджукский акцент.

Лютгер одним движением поднял Сюрлетту с земли и пристроил в седле перед собой, как ребенка – да она и была не тяжелей.

– За перевязь держись, – процедил сквозь зубы, указывая на перетягивающий его грудь оружейный ремень: меч у него оставался прежний, прямыми клинками тут никого не удивишь, но носил он его сейчас по-сарацински, через плечо. И повернулся к мужчинам. – Ты – за левое стремя, ты – за правое. Вы двое – хватайтесь за их пояса. Не отставать. Кто отстанет – мертвец.

Караван дотянулся, и ущелье, что меж холмами слева, было уже рядом. Теперь оставалось только пересечь путь каравана и скрыться там. Всем вместе: туранцам, тевтонцам и рабам, кем бы они ни были.

Бывшим рабам.

Они едва успели.

Рабов пришлось посадить на сменных лошадей, неоседланных: воины, и тюрки, и тевтонцы одинаково нахмурились, потому что вообще-то сменные кони предназначаются для другого и расходовать их силы не следует. Ну, это ненадолго: потом, за холмами, пересадят на мулов, благо часть вьюков опустела.

Как раз четырех мулов можно выделить под это. А пятое седло…

Но сейчас нужно поспешить, иначе вопрос о пятом седле даже не встанет.

Едва лишь они успели скрыться из поля зрения караванщиков, как увидели: длина теней, отбрасываемых всадниками, сравнялась с их высотой. Да и оставайся сомнения, они вмиг развеялись бы, ибо со стороны уже невидимого каравана донесся зычный голос муэдзина, сзывающего на молитву. За неимением минарета он, должно быть, вскарабкался на спину верблюда, как давеча карлик-акробат.

Тут же повалились на колени все тюрки, даже не успев расстелить молитвенные коврики. Стоя – то есть верхом – остались лишь тевтонские полубратья, оба брата-рыцаря и рабы. Они действительно оказались христианами.

Четверо мужчин и девушка только сейчас, наконец, начали что-то соображать – прежде они лишь разделяли беспокойство, охватившее отряд, не понимая его причины.

Сюрлетта осторожно шевельнулась: похоже, Лютгерова хватка причиняла ей боль. Рыцарь поспешил убрать руки. Надо признать, ранее он ни детей, ни женщин на седле перед собой не возил, потому не очень знал, как это правильно делается. К женщине после вступления в Орден вообще не прикасался – сосуд греха…

Неправильная мысль. Сейчас это – сестра его во Христе, нуждающаяся в защите, спасаемая от опасности.

Если же дело в весе, то баранов-то ему прежде на седле возить доводилось, удерживая их точно так же. Молодая овца примерно столько же весит. То есть коню на долгом переходе будет в тягость, но пока…

Тьфу. Снова неправильная мысль.

– Тебе нечего бояться, – сказал Лютгер девушке: по-французски, разумеется, ибо не по-немецки же говорить с той, чье имя Сюрлетта. Однако ее лицо продолжало оставаться напряженным.

– Смотри! – вдруг выкрикнула она. И указала куда-то за их спины.

Там, на расстеленном коврике, как раз распрямлялся после первого коленопреклонения человек в зеленой чалме. Распрямлялся – и в недоумении смотрел на них. Его мосластый осел жадно пасся поблизости, используя любую минуту, чтобы набить утробу травой.

Так… А выбора-то и нет никакого.

– Альберхт! – крикнул он ближайшему полубрату. И краем ладони обозначил рубящее движение.

Сам, бесцеремонно спихнув Сюрлетту наземь (впрочем, она ловко соскочила), начал разворачивать коня. Альберхт, уже мчавшийся к незнакомцу с обнаженным клинком, опережал его – но тут Бруно опередил их обоих. Миг – и он рядом с человеком в зеленой чалме. Меч сверкнул и опустился, чалма перестала быть зеленой.