Интересно, подумала я, может, люди, которые считают френологию шарлатанством, правы? Едва ли я нуждалась в консультации доктора Брауни, чтобы узнать то, что было видно каждому: у меня слишком большая для моего туловища голова.

— В самом деле? — сказала я, всегда немного стыдившаяся таких необычных пропорций своего тела.

— В самом деле, — подтвердил он. — Это характерно для людей с высоким интеллектуальным потенциалом. У вас большой лоб, что означает склонность к глубоким раздумьям и способность к постижению.

Это меня немного утешило. Доктор Брауни отложил свои инструменты и стал кончиками пальцев осторожно, но твердо ощупывать выпуклости и вогнутости у меня на голове.

— У вас прекрасный речевой центр. Думаю, вы выражаете свои мысли и чувства с ясностью, точностью и красочностью.

Пожалуй, у френологии были свои достоинства.

— Вы очень чувствительны, у вас нервический темперамент, высокие представления о прекрасном и идеальном и мрачный взгляд на мир. Несмотря на стремление добиться успеха в своих начинаниях, вы не слишком оптимистично смотрите на перспективы такого успеха.

Я вздрогнула, потому что он поразил цель прямо в яблочко.

Его пальцы продолжали умело ощупывать мой череп.

— Вы склонны к сильным и длительным привязанностям.

Я вспомнила месье Константина Эгера, бельгийского профессора, которого безответно любила три года, и мне пришло в голову, что столько же я люблю Слейда. Я сморгнула слезу.

— У вас также обостренное чувство справедливости, — сказал доктор Брауни.

Даже при том, что Слейд отрекся от меня, я не желала, чтобы его заклеймили как убийцу и предателя, если он таковым не являлся.

— Вижу я также одержимость поисками истины, — продолжил доктор Брауни.

Да, я по-прежнему желала знать, был ли Слейд виновен в том, в чем его обвиняли.

— Таковы мои выводы, — доктор Брауни отступил назад, сложил руки на груди и улыбнулся. — Есть ли у вас вопросы?

— Да, — ответила я. — Существует ли вероятность того, что участки головного мозга мужчины претерпевают изменения? И если да, то могут ли они превратить человека в кого-то другого, даже в преступника?

— Это вполне вероятно и не является редкостью. Я обследовал многих преступников, у некоторого количества из них наблюдались травмы головы. Помню один случай — с боксером. Он много раз побывал в нокауте и из милого парня превратился в жестокого негодяя.

Не произошло ли нечто подобное и со Слейдом в России? Может, участок его мозга, ведающий памятью, так поврежден, что он забыл меня? Но тут мне в голову пришла другая, еще более тревожная мысль: что, если умственная деятельность нарушена не у Слейда?

— Доктор, могу я спросить?.. — Я запнулась, стараясь справиться со страхом. — Не обнаружили ли вы повреждений в моем мозгу?

Мой брат Бренуэлл был сумасшедшим. Симптомом его недуга было то, что он видел вещи, которых не существовало. Быть может, подобное безумие — наследственная болезнь нашей семьи?

— Ни малейших, — уверенно ответил доктор Брауни. — По моему мнению, вы абсолютно здоровы.

Я поблагодарила доктора Брауни и, продолжая размышлять о Слейде, вышла в приемную ожидать, пока доктор проконсультирует Джорджа Смита.

Джордж вышел из кабинета необычно задумчивым. Когда мы уже ехали в экипаже, я спросила:

— Что случилось?

— Доктор Брауни сказал, что у меня ласковый дружелюбный характер, что я сильно привязан к дому и семье и являюсь поклонником прекрасного пола. Что я активен и практичен, но не склонен к решительным действиям и спорам.

Я рассмеялась, несмотря на свое озабоченное настроение:

— Но это же весьма лестная характеристика. И она точно соответствует вашему характеру. Почему она вам не нравится?

Моя веселость и насмешливость вызвали у него досаду, потому что я была согласна с доктором Брауни.

— Если верить его характеристике, я выгляжу весьма поверхностным и пустым человеком, — объяснил он. — А что он сказал о вас?

Когда я пересказала ему соображения доктора Брауни, настала его очередь посмеяться: он нашел эти соображения абсолютно верными. Недовольные друг другом, мы молча доехали до зоопарка.

Зоосад был расположен на севере Риджент-парка и занимал обширную зеленую территорию. Животные помещались в вольерах, напоминавших сказочные готические замки. Среди публики преобладали посетители с детьми. Вышедшее из-за облаков солнце освещало яркую многоцветную картину. Рычание львов, пронзительные крики обезьян и экзотических птиц превращали зоопарк в тропический форпост Британской империи. Мы с Джорджем ходили по нему молча. Он все еще был расстроен, постреливал в меня взглядами, и я боялась, что он начнет задавать вопросы, на которые мне отвечать не хотелось. Поэтому, когда мы дошли до пруда, на котором собрались утки, гуси, аисты и фламинго, я сказала:

— Мне хотелось бы немного побродить одной. Давайте встретимся через час.

— Очень хорошо, — ответил Джордж, хотя мое предложение его явно не обрадовало.

Я устремилась через зоопарк, едва ли сознавая, куда лечу. Голова моя так устала от размышлений о Слейде, что я решила дать ей отдых. Я смотрела на жирафов, верблюдов и зебр, чьи комичные морды заставляли меня улыбаться. Запахи скотного двора напоминали о Гаворте; они скорее успокаивали меня, чем были неприятны. Гиппопотам, погрузившийся в свой бассейн так, что над водой торчали только глаза, вызвал в памяти валяющегося в луже толстого черного борова с фермы. В небольшом стаде слонов имелся детеныш — очаровательное существо. Я зашла в павильон, где по своим клеткам рыскали львы и тигры. От их рычания дети вскрикивали в испуге. К тому времени, когда добралась до птичьего павильона, я была спокойней, чем когда бы то ни было с момента первого посещения Бедлама, хотя и не знала по-прежнему, какими будут мои дальнейшие действия.

Птицы с ярким оперением порхали между пальмами под высокой стеклянной крышей. Слушая гортанные крики попугаев и наблюдая, как, самодовольно расправив крылья, важно ходят журавли, я вдруг ощутила покалывание во всем теле. Это ощущение было знакомо мне еще с тех лет, когда я служила учительницей. Я чувствовала такое покалывание каждый раз, когда приходилось поворачиваться спиной к ученикам: его вызывали направленные на меня недружелюбные взгляды. Обернувшись, я увидела мужчину, поднявшего на руки маленького сына, чтобы тот мог покормить сидевшего на ветке попугая ара. Группа ребят любовалась павлином, расправившим свой многоцветный хвост. Две женщины заливисто хохотали, стирая птичий помет с лысины своего спутника. Никто, казалось, не наблюдал за мной, но пульс у меня участился. Я знала запах опасности и чуяла его теперь.

Выскользнув из птичьего павильона, я смешалась с толпой, собравшейся вокруг прилавка, где торговали лимонадом. Здесь, среди людей, я была в безопасности, но не могла избавиться от ощущения, что кто-то следует за мной, кто-то, затаивший зло. Кто это мог быть, я не знала. Что же касается причины, могла лишь догадываться, что это связано со Слейдом и нашими прошлыми отношениями.