Но потом ей снова предложили наркотик, причем совершенно бесплатно, из дружеских побуждений. И Вита не смогла отказаться. Это же один разочек — она ведь не наркоманка! В любой момент может остановиться. Просто теперь нужно быть поосторожнее и скрывать свой маленький невинный каприз от Игоря. Это всего лишь шалость, забава…

Так продолжалось довольно долго, пока Виту не стало раздражать присутствие Игоря. Она не отдавала себе отчет в том, что становится самой настоящей наркоманкой, что ей уже трудно, а может, и невозможно побороть пагубную зависимость…

К тому же рядом был Стас, который уверял ее, что употребление наркотиков совсем не грешно. И вовсе не так вредно, как утверждают врачи. Это всего лишь пропаганда!

Стас появился как-то неожиданно, он вихрем ворвался в ее жизнь и сразу повел себя так, словно всегда в ней и был. Вита узнала его ближе и удивлялась, почему раньше не обращала внимания на этого парня с другого факультета?

Она понимала, что Стас — полная противоположность Игорю. Видела, что он далеко не такой воспитанный и интеллектуальный, но ее, как ни странно, это не отталкивало, а, наоборот, привлекало.

«Он независимый! — думала она. — Не боится показаться плохим в глазах окружающих. Ему просто плевать на общественное мнение. Он — личность!»

Вита в душе возвеличивала Стаса просто до небес. Ей нравилось в нем все, даже его откровенные недостатки. А особенно его имя. Стас Ламер — это звучало так необычно, так красиво, так гордо! А сравнивая его с собственным нехарактерным для России сочетанием имени и фамилии — Вита Эйгелис, — она приходила к выводу, что это некий символ.

А самое главное, Стас никогда ни за что ее не ругал и не упрекал. А уж тем более за склонность к некоторым порокам. Он и сам их имел, только, в отличие от других и от самой Виты, даже не пытался скрыть.

Разговор с Игорем был мучительным для парня. Однако Вита чувствовала себя на удивление легко — ведь он практически стал ей безразличен. Когда схлынул первоначальный эмоциональный накал ссоры, Вита равнодушно выслушала аргументы Игоря насчет неразумности ее поступка, предупреждения о том, что связь ее со Стасом ничем хорошим не закончится, а наоборот, принесет Вите много горя и страданий. Выслушала и… Попрощалась с ним. Она спешила к Стасу.

Вита вырвалась от Игоря, избавилась от его опеки, от его попыток уберечь ее от дурного влияния. И чем больше она увязала в болоте, чем сильнее недуг, именуемый наркоманией, сковывал ее душу и тело, тем свободнее она себе казалась…

* * *

Вита приходила каждый день, и ее одежда и лицо были такими же, как у всех, — белыми-белыми, как и все вокруг. Как отвратительные в своей белизне стены, квадратные белые тумбочки, белый потолок… Как и все, она приносила белый шприц, несущий боль. И никто не знал, что все-таки она не такая, как все. Ее глаза иногда становились голубыми, и было понятно, что это она прячет рыжего щенка, за которым охотятся все остальные. Но она никогда не признавалась, что это действительно так. И спрашивать было нельзя.

Нужно молчать. Нельзя произносить вслух ничьих имен. Иначе белое обманчивое равновесие, несущее боль, а затем равнодушие, нарушится, и все накроет черный ужас, и придет черный человек, и все повторится. Если не молчать. Если хоть кто-нибудь узнает, что все дело в одном рыжем щенке, и надо только его спасти, и все будет хорошо. Тогда черный человек умрет в муках, оставив после себя только горстку серы. И у нее всегда будут голубые глаза. И разрушится этот белый-белый с ослепительной болью мир. Обрушатся белые стены, покроется трещинами и рассыплется в пыль белый потолок, и на небе опять засияет теплое солнце. И они возьмутся за руки и пойдут вместе смотреть новый мир.

Нужно только держаться, нужно молчать и не поддаваться обманчивому белому свету, окружившему со всех сторон. И тогда все будет хорошо, обязательно все будет хорошо…

В этот вечер Лариса Котова напилась. Напилась до чертиков, до фиолетовых козявок, до… А пошло все к черту!

Она сидела в баре и чувствовала, что встать уже не может. Что именно она пила последние полчаса, вспоминалось с большим трудом. Примерно с таким же, как попытка сфокусировать взгляд на очередном посетителе бара. В памяти осталось лишь название первого напитка, с которого все и началось, — джин «Гордонс». Джин Котовой не нравился никогда. Но сейчас ей захотелось именно его. Может быть, в этом было подсознательное желание таким абсурдным образом отомстить Котову, для которого это был любимый напиток.

К сожалению, джин не помог залечить душевную рану. Потом был коньяк. Этот… Ну, не важно какой. Потом виски… А что же было вслед за ними?

Этот вопрос так и не нашел ответа в мутной и хмельной голове почти разведенной женщины, празднующей свою свободу. Однако время было уже позднее и не мешало бы подумать о доставке себя, любимой, до дому, до хаты. Заплетающимся языком Лариса потребовала себе телефон.

— Ал-ло. Это ты, Нилов?

— Ты где? — Голос Валерия был встревоженным. — Уже второй час ночи. Что с тобой? Ты где?

— Я пью! — гордо заявила ему Лариса, при этом едва не упав со стула. — Где я? — Этот вопрос предназначался уже официанту. Тот бодро назвал адрес и, видя, что клиент готов занять пустую нишу под столом, мягко взял телефон из ее рук и продиктовал адрес.

Лариса не помнила, как дождалась приезда Нилова, не помнила, как он оттранспортировал ее к себе домой, раздел и уложил в постель. Она еще ни разу в жизни не напивалась до такого состояния.

Утро было страшным. Гадким. Омерзительным. И помимо жестоких мук похмелья Ларису мучили стыд и совесть.

«Ну надо же было так нажраться? — вопрошала она себя, лежа в одиночестве на кровати с мокрым полотенцем на голове. Нилов спал на диване. — Нет! Я решительно не понимаю Котова — зачем он пьет каждый день и каждый же день мучается? Или не мучается? Или все не так?»

Впрочем, искать ответы на эти, безусловно, важные жизненные вопросы Ларисе стало вдруг недосуг: она почувствовала недвусмысленные позывы и рванула в туалет.

Нилов хозяйничал на кухне. Вид его был хмур, взгляд — осуждающ. Впрочем, на Ларису он даже не посмотрел.

— Ой, как же мне плохо, — простонала Котова, вползая на кухню, но молчание было ей ответом. — Скажи, Валер, я дура?

— Тебе сказать «нет» или сказать правду? — ехидно произнес Нилов, не поворачивая головы. И добавил: — Конечно, дура! Ибо не можешь пить — не пей.

— Ой, я сейчас, — и Лариса вновь скрылась за дверью санузла.

После заботливо предложенного Валерием огуречного рассола Ларисе и впрямь полегчало. Полегчало настолько, что в голову стали возвращаться мысли, спешно эмигрировавшие накануне в неизвестном направлении. Правда, смотреть на пищу Котовой было все еще трудно.

— Если тебе интересно, есть свежая информация, — равнодушно произнес Нилов, но было видно, что он уже не сердится и совершенно искренне ей сочувствует.