Тальберт молча кивнул и уже собирался уйти, как к нему вновь обратился хозяин:

– Скажи, в Филании у тебя остались знакомые из прошлой жизни?

– Может быть. Годы идут, а у наемников опасная жизнь…

– Я не буду возражать, если ты соберешь из проверенных людей небольшой отряд, один вряд ли справишься, но только запомни – никого из Империи!

Придорожная гостиница «Гнездо Дракона» должна была вот-вот закрыться. Солидные клиенты уже лет десять как не заворачивали в ее грязный, неухоженный двор свои украшенные гербами кареты, и даже служивый люд брезговал ночлегом среди серых, обветшалых стен. Когда-то заведение знавало лучшие времена, но об этом теперь помнил лишь его престарелый владелец, Янек Брунбаузер, в сердце которого теплилась надежда поправить свои дела и еще лет десять удержаться на плаву.

Сначала в гостинице перестали останавливаться благородные семейства и именитые гости, вслед за ними исчезли чиновники среднего звена, состоятельные горожане и купцы. Если бы постоялый двор находился в самой столице, а не в пяти верстах от окраины, то уже давно превратился бы в воровской притон: прибежище бродяг и мелких аферистов.

Разорение было неизбежно, и несчастный владелец ничего не мог с этим поделать. Как ни старался Янек привлечь состоятельных постояльцев, но красивые экипажи и казенные кареты так и проносились мимо, даже не замедляя ход.

Два года назад пришлось закрыть левое крыло, затем второй этаж и флигель, сейчас же на постоялом дворе проживали не более десяти человек, притом постоянных жильцов было только трое: небогатый дворянин из провинции, бывшая примадонна столичного театра и недавно покинувший студенческую скамью летописец по имени Жак.

Небольшой обеденный зал, совмещенный с кухней и холлом, был почти пуст. Пять часов утра, постояльцы еще спали, а новых гостей не предвиделось по крайней мере еще пару недель, пока не приедут юные провинциалы, грезящие сдать экзамены в столичный университет. Те из юнцов, кто был побогаче, жили в городе, ну а остальным приходилось ютиться в «Гнезде», где плата за скромный стол и ночлег была смехотворно низкой по сравнению со столичными ценами летней поры. Если бы не тяга молодежи к знаниям, не стремление выбиться в люди, то Янеку пришлось бы совсем худо.

В этот утренний час в зале находились лишь двое: хозяин, скорее по привычке, нежели в надежде на приход посетителей подметающий пол, и Жак, решивший пораньше и посытнее позавтракать перед долгим путешествием.

– Так я не понял, куда ты отправляешься на этот раз и когда вернешься? – спросил молодого человек Янек, не отрываясь от подметания обшарпанного пола.

– Точно не знаю, – ответил Жак, отправляя в рот очередной ломоть ржаного хлеба и запивая его молоком из глиняной крынки. – К какому-то барону Гапьрезу с северо-запада: то ли из Миларса, то ли из Контьера, точнее не припомню. Буду писать родословную барона, ну и, естественно, восхвалять его ратные подвиги.

– А вернешься когда? – В голосе хозяина чувствовалась надежда на скорейшее возвращение юноши.

Дело было даже не в том, что Жак был одним из немногих постоянных клиентов и всегда исправно платил по счетам, хотя сам голодал и донашивал старые платья более обеспеченных друзей по студенческой скамье. За три года его пребывания в «Гнезде» Янек успел привязаться к доброму и тихому парню, всегда готовому прийти на помощь и поддержать в беде не только друга, но и мало знакомого человека.

Весной позапрошлого года хозяин гостиницы заболел. Четыре месяца его единственная дочь Луиза не отходила от постели больного, а Жак взвалил на свои плечи хозяйство. В ту пору прислуги уже не было, и парню пришлось нелегко: готовка, уборка, обслуживание номеров и редких посетителей корчмы едва не доконали юношеский организм, выпав как раз на время сдачи экзаменов.

Господин Брунбаузер чувствовал себя потом крайне неловко, когда бедный студент отказался от причитающихся ему за работу денег и даже пригрозил съехать, если хозяин еще хоть раз намекнет об оплате услуг.

Янек видел, что летописец нравился его дочери. Луиза была влюблена в обходительного, нежного молодого человека, обладающего не только доброй душой, но и весьма привлекательной внешностью. Высокий, стройный, с правильными чертами лица и длинными, вьющимися волосами брюнет мог бы покорить сердца многих дам, если бы не один весьма существенный недостаток – полное отсутствие денег.

В глубине сердца Янек лелеял мечту, что когда-нибудь парню улыбнется удача, и он получит хорошее место при дворе знатного вельможи или в Городской Управе. Тогда он смог бы выдать за него дочь и наконец-то вздохнуть спокойно на старости лет. Но, к сожалению, время шло, а в жизни Жака ничего не менялось в лучшую сторону.

– Не знаю, – немного призадумавшись, ответил юноша, – как дело пойдет. Морока с ними, дворянами из глуши. Сами-то не бог весть чего совершили, а от меня требуют рассказом об их деяниях сердца потомков тронуть. Каждый героем хочет казаться…

– Ну, так и послал бы их куда подальше, – пробурчал в сердцах Янек. – Доходу-то от них все равно никакого. А ты, вместо того чтобы по провинциям разъезжать, лучше бы в столице работу поискал. Мало ли у тебя студенческих друзей, пускай замолвят словечко!

Жак тихо рассмеялся. Ему была приятна забота милого старика о его судьбе.

– Видишь ли, Янек, в университетской среде друзей нет, только собутыльники, – печально констатировал юноша, допив молоко и принявшись за яблоко. – Недавно видел Андре, ну, того парня с усами, что ко мне часто захаживал.

– Ага, с девками всякими, – недовольно поддакнул Янек, – и ключи от комнат пустых просил.

– Попросил его, чтобы помог, – продолжил Жак, сделав вид, что не заметил колкого замечания хозяина. – Знаешь, что он мне ответил? «Мы, – говорит, – друзья, а ты меня в своих меркантильных интересах использовать норовишь. Сам в жизни ничего добиться не можешь, вот и попрошайничаешь!»

– Мерзавец! – выкрикнул Янек, чуть не сломав от злости метлу. – Да если бы не ты, так этот прохвост до сих пор бы за книгами штаны протирал. Сколько ты за него трактатов и прочей ученой ерунды написал, и все наверняка по дружбе, бесплатно!

– Да ладно, это я так сказал, для примера, – отмахнулся Жак. – Пускай его совесть мучает, если она, конечно, у него есть.

– Совесть, – с горечью повторил Янек, жизненный опыт которого подсказывал, что для большинства людей она недопустимая роскошь. – Совесть вещь непонятная, в сонитах неизмеримая, да только я так понимаю: нет ее у того, кто по счетам своим платить не хочет, а твой Андре…

– Не будем об этом, – прервал Янека Жак, чувствуя, что хозяин хочет разразиться длинной бранной тирадой.

– Как скажешь, но только Луиза…

– И об этом тоже! – не сдержался и выкрикнул юноша, зная, что разговор на эту тему будет неприятен для них обоих. – Я нищ, я ей не пара!