Наконец Флинн сказал:

— Мам, я знаю, как ты расстроена. Но расстроил тебя я, а не малыш. Если вы с папой захотите навестить нас и посмотреть на Дилана, то…

Когда наступила еще одна небольшая пауза, Молли почувствовала себя ужасно виноватой: так долго подслушивать просто бессовестно. Она сняла туфли, подхватила их и свое пальто и на цыпочках пошла к двери, но как раз в этот момент Флинн положил трубку. Его рабочее кресло скрипнуло, он повернулся лицом к ней.

— Флинн, извини, я правда не собиралась оставаться, как только поняла, что это личный звонок. — Ее щеки пылали.

— Ну, это — улица с двусторонним движением. Я бы и не просил тебя остаться, если бы не знал, что меня ждет разговор, как ты понимаешь, не из приятных. Но так или иначе, ты, должно быть, уже догадалась, что я хотел сказать и тебе.

— Да, ты получил результаты анализа на отцовство. Но почему ты только сейчас сообщил родителям о Дилане?

— Я не хотел им ничего говорить, пока точно не убедился, что Дилан их внук.

— Ты пытался один решать такую сложную проблему? Неужели бы тебе не помогли?

— Мне тридцать пять, Молли. Я не мальчик восемнадцати лет. Уже давно мои родные приходят ко мне со своими проблемами, а не я — к ним. Кроме того, у нас в семье были некоторые особые обстоятельства. Даже не припомню, чтобы я когда-нибудь пришел с какой-то проблемой к матери. Ей необходимо было знать, что она может положиться на меня. Ну да ладно… — Флинн порывисто встал с кресла, словно желая закрыть эту тему.

У Молли такого желания не было. Она не могла знать, что это были за «особые обстоятельства», но вдруг представила себе совсем еще маленького Флинна. Мальчика, который из гордости ни к кому не хотел обращаться за помощью. А теперь перед ней мужчина, который испытывал стыд, если ему приходилось делать это.

— Так или иначе, — подытожил Флинн, — дело это прошлое. Малыш — мой. Это единственное, что имеет значение. — Он посмотрел на Дилана. Тот спал, держа в одной руке шелковый шарф Молли. — Похоже, я догадывался об этом и до анализа. Этот его жуткий нрав и готовность встретить любую опасность с открытым забралом… От кого-то же он должен был унаследовать эти черты! По-моему, я даже знаю, от кого…

— Ты любишь его, Флинн, — мягко сказала Молли. Она подошла к нему и поцеловала в щеку.

Флинн схватил ее за запястье и долго не отпускал.

— За что, Молли? — спросил он. — Я ничем не заслужил твоего поцелуя.

Этот импульсивный поцелуй был за ту нежность, с которой он смотрел на своего малыша. Он любит Дилана. Она лишь досадовала на то, что он этого не видит, и была растрогана тем, как он выражает любовь, сам того не сознавая.

— Ты думаешь, что обязательно должен заслужить? Иногда поцелуи бывают бесплатными.

— Я не хочу от тебя ни поцелуев, ни чего бы то ни было другого, если это делается из жалости ко мне.

— Макгэннон! Вот уж чего я не чувствую к тебе, так это жалости, идиот несчастный! Ты пожинаешь то, что сам же и посеял, — это касается и малыша, и твоей жизни вообще. Откуда ты, черт побери, взял, что я испытываю к тебе жалость?

Его реакция удивила ее. Флинн выглядел растерянно.

— Молли, не делай ставку на меня, — извиняющимся тоном проговорил он. — Это слишком рискованно. Стоит мне коснуться твоей руки, как я за себя уже не отвечаю…

В ответ она хотела было сказать, что он делает из мухи слона, да не сумела и двух слов связать: ей никак не удавалось справиться с дрожью, которая сотрясала все ее тело.

Флинн ждал родителей в ближайшую субботу. Молли, помня об этом, предложила ему свою помощь. Он, разумеется, ее отверг.

— Не хочешь, чтобы я тебе немного помогла?

— Нет. Это не твоя проблема.

— Согласна целиком и полностью. Не моя. Но я и не предлагаю ничего особенного — только поработать пылесосом и, может быть, что-то приготовить.

— Нет. Не хочу впутывать тебя в эти дела. Спасибо за предложение, Молли, но не нужно. Правда.

Однако она не удержалась и в субботу с утра приехала к нему с большой хозяйственной сумкой и огромной кастрюлей.

— Знаю, ты не велел мне приходить, но я не смогла усидеть дома. Эта кастрюля очень тяжелая. В ней — заготовка для тушеного мяса по-бургундски. У меня в машине стоит еще одна коробка, которую надо принести. Там моющие средства. Будет хорошо, если ты за ней сходишь. — Она убрала со лба пряди волос и осмотрелась. — Силы небесные, да у вас Тут некуда ступить! Некоторые малыши отличаются редкой способностью к потрошению дома. Честно говоря, будет лучше, если ты не станешь путаться у меня под ногами. Я — нудная аккуратистка, как тебе уже известно. Просто покажи, где у тебя пылесос, а потом отправляйся куда-нибудь. Честно, тебе даже не надо занимать меня разговором, и…

Он рассчитывал, что ей когда-нибудь надо будет перевести дыхание, но она, по всей видимости, в этом не нуждалась. Поэтому он попытался перебить ее.

— Молли…

Ее глазищи сверкнули, а изящный подбородок вдруг выпятился, словно у воинственно настроенного бульдога.

— Послушай, Макгэннон. Ты немало всего сделал для меня. Я не говорю о том, что ты взял меня на работу — я чертовски хороший бухгалтер и могла бы получить место где угодно. Я имею в виду личный аспект. Ты нанял тихую маленькую мышку, взялся за меня, заставил научиться, как выражать свое мнение и как постоять за себя. Пускай это не только твоя заслуга. Пускай это я сама как следует поработала над собой. Но я считаю, что нехорошо не отплатить тебе добром за добро.

— Молли…

Она вскинула руки.

— Ладно, хорошо. Признаю, что здесь есть недомолвки. Ты был прав — я действительно имела на тебя виды. Впала в праведный гнев, решив, что ты слишком придираешься ко мне из-за какого-то невинного поцелуя. Только он вовсе не невинный. С момента знакомства с тобой, Макгэннон, у меня не было ни одной невинной мысли. Я прекрасно знала, что играю с огнем… и никогда не была уверена, что справлюсь с ситуацией, если ты обо всем догадаешься. Мне всегда были очень неприятны женщины, которые специально дразнят мужчину, а теперь и сама поступила так же. Поэтому ты должен позволить мне загладить вину хотя бы уборкой у тебя в доме перед визитом гостей…

— Молли, — запротестовал было Флинн.

— Послушай, ты можешь выставить меня за дверь до приезда родителей, если не хочешь, чтобы они меня видели, но я должна тебе помочь.

Столкнувшись с такой ее решимостью, он не стал больше возражать, а просто подошел и поцеловал, тихо сказав при этом:

— Я люблю тебя, Молли!

— Ага. Вижу, ты любишь поджаренное миндальное мороженое… — Она помолчала. — Ты ведь не собираешься устраивать мне грандиозный разнос за то, что я пришла, хотя ты не велел мне приходить? Я полагала, что ты на это способен, особенно если задета твоя гордость.