— Что. Ты. Задумал? — чеканя слова, повторил Молох.

Дверь в квартиру осталась распахнутой, и любой проходящий мимо мог наблюдать эту отвратительную сцену, но впервые Молоха не волновало, что о нём подумают подчинённые.

— Личное пространство. Знаешь, что это такое? — Росс поднял вверх указательный палец. — Это то, что ты сейчас нарушил.

Рыкнув, Молох от души встряхнул брата. Потерял контроль? Пусть. Показал окружающим, что не глыба льда и не робот? К чёрту! Танатос узнает о его срыве и попытается нащупать болевые точки? Да катился бы проклятый интриган в Бездну!

— Отвечай!

— О чём я думал? Думал о том, насколько чудесен был вчера шторм, о том, что гардероб следует обновить, но вот незадача — я привязан к Крепости. 

Молох сжал кулаки так, что ткань попугайской рубашки натянулась и затрещала.

— Ты дежурил в оружейной. Твоё имя стояло в сменном журнале. У тебя был доступ к ключам от шкафчиков с косами. Ты и в других местах отметился. Там, где тебе запрещено находиться. Я повторяю: какую пакость ты замышляешь?

Росс изобразил невинную улыбку:

— Никакую. Нед приболел и попросил его заменить. 

— Приболел? Жнец?

— Бывает. Вот ты очки носишь, братец. И тоже жнец.

На лице Молоха заиграли желваки.

— Ты заколдовал косу Эстер. Сделал неуправляемой.

Росс вытаращил глаза:

— Я? Заколдовал? Но зачем? Какая мне от этого выгода?

— Я и спрашиваю, какая?

— Ты меня обижаешь, братец. Как, скажи на милость, я мог зачаровать чью-то косу? Ты и Совет лишили меня магии. Показать кандалы на щиколотках?

Молох тяжело выдохнул и разжал пальцы:

— Если ты солгал…

Кто-то в коридоре тактично прикрыл распахнутую дверь, теперь они действительно остались наедине, и было это столь же тошно, как терять лицо на виду у случайных свидетелей. С некоторых пор общество Росса его тяготило. Или его тяготила совесть, что просыпалась в этом самом обществе, ибо каким нелогичным ни было чувство вины, задавить его не получалось уже второе тысячелетие. 

— Я не обманщик, братишка. В отличие от некоторых, — Росс упал на кровать и заложил руки за голову. — Когда ты выполнишь своё обещание?

Молох устало потёр лоб, а потом сказал то, что на разные лады, с разной степенью раздражения повторял из года в год в течение не одного века. 

— Ты — жнец. Великая тебя выбрала. Каждый должен оставаться на своём месте. Таков Закон, и нарушать его нельзя. Мы уже об этом говорили.

— Да-да. Ответственность, предназначение. Кем я буду за пределами Крепости? А ещё я слишком опасен, чтобы меня отпускать. Но когда-нибудь Совету придётся сдержать обещание.

Синий свет маяка упал на лицо Росса, придав ему мертвенную зловещесть.

— Когда-нибудь, но нескоро. Держись подальше от Эстер.

Но прежде чем Молох с облегчением закрыл за собой дверь, в спину камнем ударили слова Росса:

— Твоя принципиальность однажды сыграет с тобой злую шутку, брат.

Положение было гаже не придумаешь: Молох поймал меня в западню, а вчера жестоко наказал за то, что я пропустила свидание. Прямым текстом заявил, что, если я не буду послушной, Совет узнает о моём промахе. Так и сказал: «Всё зависит только от вас. От вашего поведения. Ведите себя так, как от вас ждут. Следующая ошибка может стать последней».

Прозрачнее некуда!

Я стиснула губку и принялась с остервенением скрести бёдра, пока кожа не загорелась от боли.

Стереть! Стереть следы ненавистных прикосновений! Я выкрутила кран на максимум, и по спине захлестали обжигающие струи. Сток не справлялся с напором, и вода — мутная, мыльная — поднималась в поддоне до щиколоток. 

Я прислонилась лбом к шероховатому камню стены, сжала губку сильнее, затряслась и заплакала.

Почему? Почему так происходит? Не к кому пойти за помощью. Никто не поможет. Никто! А сама я? Что я могу сделать? Как себя защитить?

Дрожа и плача, я опустилась в мыльную воду, собравшуюся в поддоне, обняла себя за плечи и попыталась не развалиться на части. 

Не могла забыть, как он всовывал эти шарики, а я старалась не показывать омерзения. Не могла не вспоминать ощущение наполненности и страх, что они, эти игрушки, причинят боль, навредят. И чувство полной, безграничной беспомощности. Унижение от того, что я ничего — совсем ничего! — не в силах поделать. Кукла. Тело для удовольствия. Безвольная трусиха, которая впадает в ступор и боится сказать даже слово. 

Надо было обсудить так много: записки, условия, на которых я продаю… О Смерть, а ведь я действительно это делаю — продаю себя! Как свыкнуться с этой мыслью? Перестать крутить и крутить её в голове? 

Я не могла. Ни возмутиться, ни что-либо обсудить. Заводить речь о наших… отношениях — или обозвать это сделкой? — было мучительно стыдно. Словно пока я молчала, происходящее  было не до конца реальным, а слова могли придать всему яркость, объём и вес.

Но особенно униженной я ощущала себя, когда мышцы отзывались и по телу прокатывала волна нежеланного удовольствия. Неужели я настолько испорчена, что наслаждаюсь насилием? Ниже падать просто некуда. 

* * *

Как всегда ровно в восемь Молох встретил меня у ворот архива, куда я пришла получить задание.

— Красный код, — сказал он вместо приветствия. — Я включил вас в группу захвата.

Железная дверь распахнулась, и мимо промчались взволнованные жнецы. 

— Красный код? Группа захвата? — Я не любила, когда привычный распорядок дня рушился: это заставляло чувствовать себя ещё более растерянной, чем обычно. Ненавистная работа начинала казаться особенно невыносимой.

— В торговом центре тридцать седьмого сектора переполох. Мы называем это красный код. Не просто неприкаянная душа — полтергейст.

— В чём разница? — я скрестила руки на груди, не заинтересованная ни на йоту. Хотелось обратно в кровать, под тёплое одеяло.

— Увидите. Надо отвести её в Верхний мир.

Под стеклянным куполом торгового центра рядом с эскалаторами и искусственной пальмой собралась толпа зевак. Часть — застыли с открытыми ртами, поражённые шокирующим зрелищем, остальные стремились заснять происходящее на камеры мобильных телефонов. А снимать действительно было что. Манекен в длинном красном  платье оторвался от пола и под общий изумлённый вдох врезался в витрину магазина игрушек. Закалённое стекло выдержало удар, в отличие от нервов пожилой женщины, что с криками кинулась к раздвижным дверям, ведущим на улицу. За ней последовали несколько человек, наиболее благоразумных. Жнецы из группы захвата поймали их на парковке и основательно подчистили память — посветили в глаза специальным прибором, похожим на карманный фонарик.